На улице стоит стол, уставленный богатыми яствами. За ним сидят несколько юношей и девушек. Один из присутствующих, молодой человек, обращается к компании и напоминает о беззаботном Джаксоне, чьи шутки неизменно поднимали всем настроение. Однако теперь неунывающий Джексон, став жертвой свирепой чумы, лежит в холодном гробу.
…невозможно быть,
Чтоб мы в своём веселом пированье
Забыли Джаксона! Его здесь кресла
Стоят пустые, будто ожидая
Весельчака — но он ушёл уже
В холодные подземные жилища…
Молодой человек предлагает поднять бокалы вина в память о близком друге «с весёлым звоном рюмок, с восклицаньем, как будто б был он жив».
Председатель по имени Вальсингам соглашается с предложением почтить память Джексона, который первым выбыл из их дружеского круга. Но он хочет сделать это в тишине. Все соглашаются.
Председатель просит Мери, чей голос «выводит звуки родимых песен с диким совершенством», спеть честной компании грустную песню, чтобы затем вновь с удвоенной силой обратиться к веселью.
Девушка поёт о своей родине, которая совсем недавно процветала, но теперь превратилась в пустошь — закрыты школы и церкви, некогда щедрые поля пришли в запустение, не слышны весёлые голоса и смех. И только на кладбище царит оживление — один за другим сюда приносят гробы с жертвами чумы, и «стенания живых боязливо бога просят упокоить души их».
Председатель благодарит Мери «за жалобную песню» и предполагает, что на родине девушки в свое время бушевала такая же страшная эпидемия чумы, как и та, что уносит сейчас жизни людей.
Внезапно в их разговор вмешивается решительная и дерзкая Луиза, утверждающая, что подобные заунывные песни уже давно не в моде, и лишь наивные души «рады таять от женских слёз».
Председатель просит тишины — он прислушивается к стуку колёс телеги, нагруженной трупами. При виде этого страшного зрелища Луизе становится плохо. Своим обмороком девушка доказывает, что она жестока и бессердечна лишь на первый взгляд, на самом же деле в ней скрыта нежная, ранимая душа.
Придя в себя, Луиза делится странным сном, что привиделся ей во время обморока. Страшный демон — «весь чёрный, белоглазый» — звал её в свою страшную телегу, наполненную мертвецами. Девушка не уверена, был то сон или явь, и задаёт этот вопрос своим друзьям.
Молодой человек отвечает, что, хоть они и находятся в относительной безопасности, но «чёрная телега имеет право всюду разъезжать». Для поднятия настроения он просит Вальсингама спеть «вольную, живую песню». Председатель отвечает, что споёт не весёлую песню, а гимн в честь чумы, который он сам написал в минуту вдохновения.
В мрачном гимне возносится хвала чуме, которая не только «льстится жатвою богатой», но и дарует небывалое упоение, которое может ощутить сильный духом человек перед смертью.
Итак, — хвала тебе, Чума,
Нам не страшна могилы тьма,
Нас не смутит твоё призванье!
Бокалы пеним дружно мы
И девы-розы пьём дыханье, -
Быть может… полное Чумы!
Тем временем к пирующим подходит священник и упрекает их в неуместном, кощунственном веселье во время столь страшного горя, охватившего весь город. Старец искренне возмущён тем, что их «ненавистные восторги смущают тишину гробов», и призывает молодых людей опомниться.
Пирующие прогоняют священника, но тот умоляет их прервать чудовищный пир и разойтись по домам. В противном случае они никогда не смогут встретиться на небесах с душами своих родных и близких.
На это Вальсингам отвечает, что «юность любит радость», а дома царит мрачное настроение. Священник напоминает юноше, что тот сам три недели назад похоронил мать, и «с воплем бился над её могилой». Он уверен, что несчастная женщина со слезами на глазах наблюдает за своим пирующим сыном.
На приказ священника Вальсингам отвечает решительным отказом, поскольку пир отвлекает его от страшных воспоминаний и отчаянья, без этого он попросту не вынесет ужасной, мёртвой пустоты своего дома. Председатель просит священника ступать с миром и не докучать им своими проповедями.
Тень матери не вызовет меня
Отселе — поздно — слышу голос твой,
Меня зовущий, — признаю усилья
Меня спасти… старик, иди же с миром;
Но проклят будь, кто за тобой пойдёт!
Удаляясь, священник упоминает чистый дух Матильды — умершей жены Вальсингама. Услышав имя горячо любимой супруги, председатель утрачивает душевное равновесие. Его печалит, что душа Матильды взирает на него с небес и видит своего мужа не таким «чистым, гордым, вольным», каким всегда считала его при жизни.
Священник в последний раз просит Вальсингама покинуть пиршество, но председатель остаётся. Однако, он уже не предаётся, как прежде, веселью — все его мысли витают где-то очень далеко…