Пролог
Постоянно смачно рыгающий Похоронных дел Мастер наблюдает за человеком, судя по всему, утопившимся в Эльбе, рассуждая о том, что «был человек — нет человека, ничего не меняется». К нему подходит причитающий старик и заурядный разговор превращается в разговор всеми забытого Бога, который жалеет своих детей и ничего не может изменить в ужасном мире, где все умирают, и Смерти — разжиревшей и заработавшей сытую отрыжку во времена войн и самоубийств.
Сон
Разговор Бэкманна, который прыгнул в воду, чтобы утонуть, и Эльбы, не желающей принимать его в свои воды. Он говорит, что хочет отключиться — от голода, больной ноги, занятого чужим мужчиной кровати, а Эльба отправляет его попробовать пожить ещё разок.
Сцена 1
Бэкманн, лежащий на песке, наполовину в реке, разговаривает с Другим. Другой — это тот, кто Утверждает, говорит да. Он будет всё время, и он не уходит, хотя Бэкманн его гонит. Бэкманн говорит, что у него теперь нет имени, что он теперь просто Бэкманн, как стол — просто стол, его так назвала жена, когда он вернулся, как назвала бы просто стол. Он не желает вставать и что-то делать, говорит, что ему примерещился с голода разговор со старой каргой — Эльбой.
Появляется Она — ей показалось, что у реки труп, и она обрадовалась, что там живой человек. Она предлагает ему сходить к ней — у неё есть сухая одежда. Она зовет его, потому что он промок и замёрз, а ещё потому, что у него бесконечно печальный голос. Они уходят. Другой остаётся и с иронией говорит, что половина людей, готовых умереть, мгновенно передумывают, стоит рядом оказаться женщине.
Сцена 2
У себя дома женщина снимает с Бэкманна нелепые противогазные очки, и он видит всё расплывчато. Она смеётся над ним, нежно зовёт рыбой, даёт одежду. Он понимает, что это — одежда её мужа, не вернувшегося с войны, из-под Сталинграда. Он видит расплывчатую тень за спиной женщины, она пугает его, а куртка душит.
Приходит одноногий человек и спрашивает, что Бэкманн делает на его постели, в его штанах, и тот понимает, что он то же спрашивал вчера. Он уходит из дома женщины, но к Эльбе его не пускает Другой. Бэкманн не хочет больше быть, не хочет быть Бэкманном, и Другой зовёт его к довольному жизнью человеку, чтобы отдать тому Ответственность.
Сцена 3
Бэкманн в доме Полковника, говорит с ним, пугая и раздражая его родню. Он рассказывает о своём страшном сне, из-за которого он не может спать — толстый генерал, истекая кровавым потом, играет протезами рук на чудовищном ксилофоне из человеческих костей. А потом встают мертвецы — жуткие, безногие, безрукие, в бинтах и окровавленных шинелях, и генерал говорит Бэкманну, чтобы он рассчитал их — но они не рассчитываются и начинают роптать, и ропот этот сводит его с ума и он «выкрикивает себя в ночь» — и так каждую ночь, и он не может спать.
Полковник вроде бы впечатлён. Он спрашивает, зачем Бэкманн пришёл, и тот напоминает, как полковник когда-то отдал под его ответственность двадцать человек и отправил их в разведку, из которой вернулись только девятеро. Эти одиннадцать призраков, а так же их жёны, матери, дети преследуют его, и Бэкманн хочет отдать их Полковнику — ведь тот спит спокойно, хотя из-за него умерло в сотни раз больше.
Полковник сначала неуверенно, а потом разошедшись хохочет, говоря, что Бэкманн — чудесный комик, прекрасно развлёк их. Предлагает ему помыться, переодеться и снова стать человеком. Гаснет свет, начинается переполох. Свет включается, но Бэкманна нет, как и бутылки рома и хлеба. Бэкманн на улице пьёт, пьянеет и распинается на тему «да, пойду в цирк, да здравствует кровь» и т. д.
Сцена 4
Не совсем протрезвевший Б. приходит к Директору кабаре и предлагает взять его на работу — смешить людей. Но тот заявляет, что Б. — н е смешон, а страшен в своих противогазных очках, шинели и со странной стрижкой «бобиком». Да и имени у него нет — да и жизни он не видал! Так что же он может показать. Поддавшись упрекам, он все же выслушивает его выступление — Б. поет песню про Эльбу, раскритиковывает — то есть вроде бы неплохо, но не хватает шлифовки итд. А еще его песня — слишком правдива, а с правдой в искусстве нечего делать. Предлагает прийти через несколько лет. Но Б.хочет ест сейчас и он уходит, хлопнув дверью и снова желая идти к Эльбе. Нигде для него нет приюта. Он снова за дверью. Другой напоминает ему, что его ждет Мать. Бэкманн идет к ней.
Сцена 5. Он подходит к родной двери, надеясь, что ему откроет мать. Но на двери — чужая табличка и фрау Хламер — новый жилец — объясняет, что его родители покончили с собой и прописались на кладбище. Ей жаль газа, который они потратили, чтобы отравиться. Б. снова оказывается за дверью и снова хочет умереть, прямо там. Другой требует, чтобы он не засыпал, чтобы он жил, говоря, что «улица полна света» и в мире есть еще тысячи дверей. В полубреду-полусне Б. являются все, кого он встретил, вернувшись — всех, кто убил его. Но жена не слышит его окриков, уходя с новым мужчиной, Полковник не узнает его, Директор вновь критикует, женщина, которая подобрала его на улице — ищет его, но тоже скрывается в темноте, появляется ее муж — и говорит, что Б.убил его — когда он нашел Бэкманна в своей постели — он утопился в Эльбе, и он требует не забывать об этой жертве. Видит Б. и старичка-Бога — Бога, в которого никто не верит, который ничего не может изменить, которого тоже выгнали за дверь.
Финал — лучше читать в оригнале:
«И это — жизнь! Здесь человек, и он вернулся на родину, и ему холодно. Он голоден и хром! Человек вернулся на родину! Домой — а постель его занята! Хлопнула дверь, он оказался на улице. Он вернулся на родину! Он искал людей, но один полковник засмеял его до полусмерти. Хлопнула дверь, и он опять оказался на улице. Человек вернулся на родину! Он искал работу, но господин директор был трусом, и дверь захлопнулась, и он опять на улице. Человек вернулся на родину! Он искал родителей, но одна женщина жалела, что растратили газ, и дверь захлопнулась, и он оказался на улице. Человек вернулся домой! И тогда пришел одноногий: стук-стук-стук-стук. Он пришел — стук-стук — он повторял: „Бэкманн“. Все время „Бэкманн“. Он дышал: „Бэкманн“, он хрипел: „Бэкманн“, он стонал: „Бэкманн“, он кричал, он проклинал, он молил: „Бэкманн“. И он пройдет насквозь жизнь своего убийцы: стук-стук-стук-стук! И я — этот убийца. Я, тот, которого они все убили, я сам — убийца? Кто удержит нас от убийства? Нас убивают каждый день, и каждый день мы тоже убиваем, сами! Каждый день проходим мимо убийства! И убийца Бэкманн больше так жить не может, не может убивать и быть убитым. И он бросает жизни в лицо: я — умираю! Потом он ляжет где-нибудь на улице, человек, который вернулся на родину и умер. Прежде на улице валялись окурки, огрызки, бумажки, теперь люди — и больше ничего. А там придет дворник, немецкий дворник в форме и с генеральскими лампасами, дворник от конторы Тлена и Распада, и найдет убитого убийцу Бэкманна. Отощавшего, окоченелого, оставленного всеми. В двадцатом столетии. В сороковые годы. Посреди улицы. На родине. А люди пройдут мимо смерти, не придав значения, разумные, безучастные, брезгливые, равнодушные, равнодушные, такие равнодушные! И мертвый будет спать глубоким сном, потому что смерть его была точно как жизнь: бездарная, серая, ничтожная. А ты — ты говоришь, я должен жить! Зачем? Для кого? Для чего? Разве я не имею права на собственную смерть? На свою немедленную кончину? Я должен снова дать убить себя и снова убивать сам? Куда мне идти? Во имя чего жить? С кем? Зачем? Куда нам деться на этой земле! Нас предали. Чудовищно предали.
Где ты, Другой? Ведь ты всегда был рядом! Где ты теперь, Утверждатель! Отвечай! Сейчас ты нужен мне, Отвечающий! Где же ты? Тебя вдруг не стало! Где ты, Отвечающий, где ты, который запрещал мне умереть! И где тот старик, который называл себя Богом?
Почему он молчит!!
Отвечай!
Почему все молчат? Почему?
Неужели некому ответить?
Нечего ответить???
Неужели никто ничего не ответит???»