Рассказано от лица пациента палаты Сэма.
Герой умирает в госпитале ветеранов. Он решает, наконец рассказать историю из своего прошлого, произошедшую здесь же, в «храпящем Аде», как он называет госпиталь. Он убежден, что нельзя держать людей взаперти, «в колбе», как заперли здесь пациентов. «Вот так, ломая свои хрупкие крылышки о колбу тюрьмы, я и пишу». Герой надеется, что его записи попадут за стены больницы и кто-нибудь их прочтет. Все его предыдущие рассказы сжигались персоналом - роботами.
В палате госпиталя 12 коек, 11 из которых были заняты пациентами-стариками. Лежали они здесь годами, до смерти. Изолированные, среди лекарств, роботов-санитаров и безнадежности, они радовались каждому новому лицу, каждой новой вести. Через какое-то время новизна исчезала, уступая место привычной тоске.
«Новые лица приносили с собой свежие вести, и ты вспоминал, что жизнь еще теплится под твоей собственной иссушенной оболочкой и есть в этой искорке что-то такое, что заставляет тебя хотеть жить».
Герой и трое его приятелей: Либби, Кью и Майк - прожили в Доме Бессемейных Престарелых по 8-11 лет. Остальные часто менялись. Попадали сюда после 55 лет, «неуклюжие, малиновоглазые андроиды, без ртов и со светящимися сенсорными проволочными решетками вместо ушей», делали старику укол снотворного и привозили сюда.
Однажды утром старожилы обнаружили на 12-й койке новенького – молодого огромного парня. Его звали Гэйб Дитрик, было ему 27 лет. С трудом разлепив глаза после снотворного, он разбушевался, пытаясь понять, почему он здесь оказался. Андроиды не отвечали на его вопросы, потому что те не были заложены в их программы. Старики успокоили «новобранца» и разъяснили ему что к чему, когда он подрался с робосестрами.
Парень рассказал, что рядом с ним жил старик, и, вероятно, андроиды получили неточный адрес и забрали не того. А пациенты, в свою очередь, растолковали тому, что бюро жалоб с работавшими там людьми больше не существует и жаловаться некому. А робосестрам все равно.
Гэйб пал духом и первое время был в депрессии. «С этой заползавшей ему в душу истиной, что не бывать уже ему свободным, он мучился до мурашек по коже; эта мысль беспрестанно терзала его, сидела занозой в мозгу - и воля покинула его. Ему было хуже, чем всем нам». А потом как будто привык и все силы и энергию направил на соседей по палате. Его заботливость и сострадание к ним не иссякали. А его самым главным талантом было вызывать смех у других.
Парень смешил стариков, забавляясь над роботами. Он издевался над теми, рискуя получить электроразряд. Но сам не мог искренне радоваться: «Гейб не был стариком, и ему тут было не место. Хуже всего, что для него не оставалось никакого выхода».
Однажды ночью расплакался старожил Либби. У него была трудная, бедная жизнь, он был одинок и сейчас почувствовал приближение смерти. Гэйб сел к нему на кровать и баюкал как ребенка. Он заставил его вспомнить самые смешные и счастливые моменты его жизни. «Тогда-то я… уразумел, что Гэйб вовсе не пытался отвратить старика от мыслей о смерти. Вместо этого он старался убедить его, что… в смерти есть достоинство, что надобно встретить последний час, высоко держа свою облысевшую голову, зная, что жизнь не была ни пустым бочонком, ни высохшим руслом реки».
Перед смертью Либби рассказал Гэйбу, что роботы ночью заряжаются от розеток. Парень мгновенно сообразил, что можно устроить короткое замыкание и попытаться обесточить госпиталь. Пока роботы не смогут заряжаться, можно попытаться сбежать. Все старики с энтузиазмом помогали ему: нашли вилку и кусок проволоки. Когда электричество погасло, пациенты выломали дверь. Их встретил резервный персонал, о котором они не подумали. Гэйба убили первым, пламенем из пистолета. Остальные отважно дрались, Сэму сломали ногу, поэтому он упал и остался в живых.
Теперь он лежит один в палате на 12-й койке Гэйба, страшно тоскует и обдумывает рассказ о своих друзьях, который обязательно напишет и передаст на свободу.