Чудная (Короленко)
Очень краткое содержание[ред.]
Российская империя, примерно 1870-е годы. Во время снежной метели в темной лесной избе жандарм Гаврилов делился воспоминаниями со своим подопечным о важной командировке.
Гаврилов вспоминал, как впервые охранял политическую арестантку — молодую девушку по фамилии Морозова. Барышня была суровой, замкнутой, гордой и непреклонной, явно больной и страдающей.
По пути, несмотря на болезнь, Морозова отказывалась от любой проявленной к ней жалости, считая Гаврилова врагом из-за его роли жандарма. Гаврилов испытывал к девушке сочувствие и старался облегчить её участь, несмотря на риск расстроить начальство.
Позже Гаврилов захотел увидеть Морозову и во время ссылки. Он пришёл к ней и услышал её горькое признание:
Враги мы до смерти... Ну, да бог с вами, руку вам подаю, — желаю вам когда-нибудь человеком стать — вполне, не по инструкции...
Вскоре девушка умерла от чахотки. Гаврилов, узнав о прибытии её матери, сбежал в тоске. После этого случая его служба расстроилась, а образ Морозовой никогда не покидал его память.
Подробный пересказ по главам[ред.]
Названия глав — редакционные.
Глава 1. Путешествие в метель и знакомство с жандармом Гавриловым[ред.]
Зимним вечером в 80-х годах XIX века кибитка с арестантом и двумя жандармами-провожатыми ехала по лесной дороге к станции. Метель усиливалась, становилось всё холоднее. Наконец показался огонёк станционной избы на опушке гудящего бора. В жарко натопленной, но бедной и закопченной избе хозяйка зажгла дымящую лучину.
Еды почти не было - рыбу съела выдра, картошка померзла. Удалось найти только самовар, хлеб и луковицы. Из-за разыгравшейся вьюги пришлось остаться на ночь. В темноте один из жандармов, старший по званию, заговорил с арестантом.
Нет, господин, невесело нам. Верьте слову: иной раз бывает — просто, кажется, на свет не глядел бы... нож острый, да и только.
Глава 2. Первая командировка Гаврилова: конвоирование политической заключенной[ред.]
Гаврилов рассказал о своей первой командировке в 1874 году. Майор, его земляк, назначил его в подручные к опытному унтер-офицеру Иванову для конвоирования политической заключённой Морозовой из замка в уездный город. Когда её вывели, Гаврилов увидел молодую девушку с русыми волосами, заплетёнными в одну косу, с румянцем на щеках.
Ей было около двадцати лет, и она показалась Гаврилову совсем ребёнком. Вещей у неё было мало - небольшой узелок с одеждой и книгами. Денег - всего рубль двадцать копеек. Когда Иванов, уже выпивший с утра, попытался её обыскать, девушка вспыхнула от гнева.
Как она тут вспыхнет. Глаза загорелись, румянец ещё гуще выступил. Губы тонкие, сердитые... Как посмотрела на нас, — верите: оробел я и подступиться не смею.
Она кричала, называла их варварами и холопами. Смотритель увёл её в другую комнату, где обыск провела надзирательница. В дороге девушка сидела в углу кареты, не глядя на конвоиров. Гаврилов тайком приоткрыл занавеску, чтобы она могла видеть город, но Морозова даже не посмотрела.
Глава 3. Продолжение пути и ухудшение состояния Морозовой[ред.]
В поезде девушка открывала окно и высовывалась на свежий осенний ветер - видимо, соскучилась по воле после тюрьмы. Гаврилов не решался сделать ей замечание, а когда всё-таки попросил закрыть окно, она велела ему оставить её в покое. Постепенно она стала спокойнее, даже улыбалась, глядя в окно.
От Костромы ехали на тройке. Иванов был совершенно пьян. В холодную дождливую погоду Морозова закашляла, и Гаврилов увидел кровь на её платке. Он посочувствовал ей, но девушка резко ответила, что едет не по своей воле. Когда Гаврилов предложил ей обратиться к начальству с просьбой о лечении в больнице, она отказалась.
Много я от неё... много муки тогда принял. Дорогой-то, знаете, ночью, все дождик, погода злая... а поверите, — так она у меня перед глазами и стоит
В Ярославле Морозова потребовала ехать пароходом, отказавшись продолжать путь на почтовых. Полковник не разрешил изменить маршрут, ссылаясь на закон. Девушка горько засмеялась, услышав это слово. Пришлось ехать дальше ночью в ужасную погоду. Морозова была измучена, но держалась стойко.
Глава 4. Встречи с Морозовой и Рязанцевым в ссылке[ред.]
Доехали с трудом - в конце пути Морозова была почти без сознания, и Гаврилов вёз её на руках. В губернском городе её встретили ссыльные товарищи, дали денег и тёплый платок. Оттуда её отправили дальше в уездный город, где она должна была жить под надзором. Там она сразу пошла к ссыльному Рязанцеву.
Вскоре Гаврилов снова оказался в том же городе, конвоируя студента Загряжского. Из любопытства он зашёл проведать Морозову. Она жила у Рязанцева в чистой светлой комнате, полной книг. Когда Гаврилов вошёл, она сидела на постели и шила, а Рязанцев читал ей вслух. Увидев жандарма, оба испугались, подумав, что за ней снова приехали.
Гаврилов объяснил, что пришёл просто узнать о её здоровье. Рязанцев успокоился и даже пригласил заходить ещё. Между ними завязался странный разговор о том, что Гаврилов пришёл «по человечеству», а не по инструкции. Рязанцев сравнил Морозову с боярыней Морозовой - исторической фигурой, символом непреклонности.
Настоящая вы боярыня Морозова... — Да, вы, пожалуй, и правы! — сравнение с исторической фигурой, символом непреклонности в вере и убеждениях.
Глава 5. Смерть Морозовой и встреча с ее матерью[ред.]
Морозова умерла вскоре после этого. Когда Гаврилов встретил Рязанцева на следующий день, тот был страшно изменён горем и не мог даже смотреть на жандарма. На обратном пути Гаврилов остановился на станции, где встретил пожилую женщину - мать Морозовой.
Старушка весело рассказывала хозяйке станции, как продала дом и едет к дочери, хотя та запрещала ей приезжать. Когда служанка сказала Гаврилову, кто эта женщина, его охватил ужас. Он не смог сказать матери о смерти дочери и убежал со станции.
Не могу я тебя видеть теперь. Уйди, братец, бога ради, уйди!.. — опустил голову, да и пошёл, а я на фатеру пришёл, и так меня засосало
Глава 6. Последствия для Гаврилова и его размышления[ред.]
После этого случая Гаврилова не повысили в унтер-офицеры - начальство узнало о его посещениях ссыльных. Но его это не волновало, так как он находился в глубокой тоске. Образ «сердитой барышни» не покидал его.
И всё я эту барышню сердитую забыть не мог, да и теперь то же самое: так и стоит, бывает, перед глазами. Что бы это значило? Кто бы мне объяснил?
Сломать её можно... Вы и то уж сломали... Ну, а согнуть, — сам, чай, видел: не гнутся этакие.