Внешне Яков Алексеевич, «старинной ковки человек», был похож на кулака из газетных карикатур, только одевался по-другому – ходил в холщовой рубахе, неподпоясанный и босой.
Года три назад в списках сельского совета он числился как кулак, но потом выгнал работников, продал часть скотины и перешёл в середняки.
Хозяином Яков Алексеевич был оборотистым, односельчане его уважали, на собраниях к нему прислушивались. Только одна червоточина была в его семье: младший сын Стёпка вступил в комсомол, да ещё и без спроса.
Однако Яков Алексеевич был умным человеком. Вместо того чтобы парня «дубиной обучать», он начал едко высмеивать советскую власть, надеясь, что у того откроются глаза.
Старший сын Максим во всём поддерживал отца, насмехался над Стёпкой, называл новую власть ерундовой и для хлебороба неподходящей, грозился, что если вдруг грянет переворот, он первый на брата руку поднимет.
Однажды Максим рассказал, как во время Первой мировой войны участвовал в усмирении бунта на московском заводе и порол рабочих плетью.
Обычно Стёпка на издевательства не отвечал, а тут не выдержал, назвал брата гадом, собакой и Каином. Взяв парня за горло, Максим долго и методично бил его по лицу, пока их, выждав время, не разнял отец.
Стёпка проглотил обиду, жаловаться в совет не пошёл, но с этого дня в доме воцарилась «нудная тишина». Женщины разговаривали шёпотом, Яков Алексеевич ходил пасмурным, а Максим, виновато улыбаясь, пытался примириться с братом и уговаривал уйти из комсомола. Стёпка отмалчивался, по вечерам уходил из дома.
К весне семья окончательно отвернулась от Стёпки. Яков Алексеевич говорил, что сын стал чужим – богу не молится, постов не соблюдает.
Друзья-комсомольцы просили Стёпку обуздать отца, который разорял местную бедноту, весной меняя у них на хлеб ценные сельскохозяйственные орудия. Парню было стыдно, он чувствовал, что нет в нём больше ни кровной любви, ни жалости «к человеку, который зовётся его отцом».
Постепенно отчуждение между Стёпкой и остальной семьёй переросло в ненависть. За обедом парень видел ледяные глаза Максима, злобные огоньки в отцовских глазах, равнодушный, невидящий взгляд матери, и кусок не шёл ему в горло. По ночам Стёпке снилось, как чужие равнодушные люди хоронят его в степи.
Начался сенокос. Яков Алексеевич быстро выкосил свой участок и по ночам ездил с Максимом воровать траву на землях из общественного фонда. Сена он накосил «на две зимы», рассчитывая по весне продать его втридорога.
Однажды к Якову Алексеевичу пришёл бедняк Прохор Токин и попросил быков, чтобы привезти сено, пока не разворовали.
Яков Алексеевич не хотел давать быков, но вмешался Стёпка. Старик уступил при условии, что сын будет при скотине и поможет возить сено, а Прохор поработает на него бесплатно во время молотьбы, и выделил на это выходной день.
В воскресенье все собрались на сход – в село приехал чиновник, который должен был подсчитать пахотные земли сельчан и высчитать налог. Яков Алексеевич потащил на собрание Стёпку, рассчитывая, что благодаря сыну-комсомольцу ему выйдет какая-нибудь скидка. На сходе старик попытался уменьшить размер своих полей втрое, но тут встал Стёпка и прилюдно разоблачил отца.
Домой Стёпка прибежал раньше отца, позвал Прохора, запряг быков и уехал за сеном. Собрав сено на возы, Стёпка и Прохор остались ночевать в степи. Парень должен был сторожить волов, но нечаянно уснул. Проснувшись на рассвете, Стёпка и Прохор обнаружили, что быки исчезли, долго их искали, не нашли и решили, что животных кто-то украл.
На следующий день Стёпка домой не вернулся, и Яков Алексеевич с Максимом отправились за ним. Старик был зол на сына и собирался проучить его как следует. Ещё издали они увидели, что быков нет. Яков Алексеевич решил, что Стёпка с Прохором продали быков, а деньги разделили, и в ярости набросился на сына.
Максим занялся Прохором, долго бил его, а потом проткнул вилами. Потом Яков Алексеевич распял Стёпку на земле, а Максим ударил его вилами под сердце.
По дороге домой Максим велел отцу говорить, что Стёпку и Прохора они нашли мёртвыми, а «порешили их из-за быков». У ворот их встретила жена Максима и сообщила, что быки сами пришли домой.