Очень краткое содержание[ред.]
Во время войны всемирно известный художник Макс Латис отправил свою семью в эвакуацию, а сам остался в городе, захваченном врагом.
Латис продолжал рисовать, несмотря на бомбёжки и пожары. Он создал картину, изображающую горящий родильный дом. Когда в город вошли фашисты, офицер уничтожил несколько картин Латиса. Художник, не в силах смириться с этим, поджёг свой дом вместе с оставшимися работами.
Латис бежал в лес, где его нашли партизаны. Он присоединился к отряду, став хорошим пулемётчиком. Его новая картина "Тысяча проклятий Гитлеру" получила широкую известность.
Эта сцена, изображённая на картине, стала символом жестокости войны и героизма простых людей.
Латис продолжал сражаться в партизанском отряде. Его подвиг и творчество получили признание по всему миру. Жена и ребёнок художника, находясь в эвакуации, узнали о его судьбе из газет и радио. Они написали ему письмо, выражая гордость за его борьбу и надежду на скорую победу над врагом.
Подробный пересказ[ред.]
Деление пересказа на главы — условное.
Решение остаться[ред.]
В городе, захваченном врагами, осталось мало жителей. Большинство населения покинуло его накануне, когда от вражеских бомб начали гореть дома. Всемирно известный художник Макс Латис тоже собирался уехать. Ему выделили специальный автомобиль.
Его жена и ребенок, схватив попавшиеся под руку узелки, уже сели в машину. Но когда художник вышел из дома, неся одну из своих самых ценных картин, на соседний дом одна за другой упало несколько бомб, и начался сильный пожар. Над городом участились полеты вражеских самолетов.
Художнику нужно было торопиться. Он посмотрел в небо, выругавшись "проклятые!", и забыл о необходимости уезжать. Его кулаки сами собой сжались, в глазах сверкнули молнии. В эту минуту он не слышал ни того, как жена снова и снова повторяла: "Давай же, садись!", ни того, как ребенок говорил: "Папа, поехали!". Его глаза снова упали на охваченный пламенем дом.
Латис положил картину, которую держал в руках, в машину, поцеловал жену и ребенка и, указав на горящий дом, сказал: — Вот такая же судьба ждет и наш дом, и наши картины. Может, удастся спасти хоть что-то... Я догоню вас. Торопитесь!
Госпожа Латис хорошо знала, что ее муж человек со странным характером и что, оставшись один, он нуждается в помощи. Ведь если никто не напомнит, он забывает даже о необходимости есть и пить, вот и сейчас, сам того не замечая, ходил в галоше на одной ноге и ботинке на другой. Но госпожа Латис также прекрасно знала, как ее муж предан творчеству и искусству. Даже в самую страшную минуту он не оставит искусство. И все же жена умоляюще посмотрела на него: — Давай, Макс, поедем вместе. — Хорошо, хорошо. Я недолго, прощайте, — сказал художник, и человек, который еще минуту назад дрожал как в лихорадке, сейчас почему-то улыбнулся. Но улыбка тут же исчезла. Художник еще раз сказал: — Прощайте!
Машина тронулась и вскоре скрылась из виду.
Последняя картина[ред.]
Макс Латис подошел к горящему дому и принял участие в его тушении. Вернувшись домой, он долго смотрел в окно на улицу. В доме кроме него никого не было, но он, словно обращаясь к кому-то, сказал: — Вот смотрите, что осталось. Иди, дочка, посмотри — это был родильный дом. Ты тоже родилась в этом доме.
А фашисты бомбят такие святые дома. Вон, снова, снова начинает гореть.
Художник обернулся со словами "видишь, как горит". Поняв, что рядом никого нет, он сказал: "А... да, уехали... А почему я остался?" — и, приговаривая "Да, вспомнил!", начал рисовать, взяв краски.
Самым ценным временем для его работы были утренние и дневные часы. Но об этом он совсем не думал, потому что света от полыхающих домов ему было достаточно.
Он работал всю ночь и до полудня следующего дня. Пока картина не была закончена, усталость даже не приходила ему в голову, а как только был нанесен последний мазок, он почувствовал себя обессиленным, даже не осталось сил стоять. Как бы сейчас ему пригодился крепкий чай! Макс, по привычке, позвал жену, удивился, что она долго не отвечает. Только вспомнив вчерашние события, он понял, что нужно самому приготовить чай. Но пить чай не стал, вышел на улицу.
Встреча с фашистским офицером[ред.]
Ночью в город вошли фашисты. Начались непрерывные грабежи. Слышались выстрелы, крики плача. Художник, стоя у окна, смотрел в сторону, откуда доносились звуки. В свете ручных фонарей виднелись темные силуэты — фашисты. Мелькнул и тот самый родильный дом, дом сгорел, превратился в черный уголь, но, удивительно: посреди этих черных углей — столб, а на столбе осталась вывеска дома.
Макс Латис подошел к новой картине и долго ходил в растерянности, не зная, куда спрятать ее как самую дорогую вещь. В конце концов, он вынес картину во двор, накрыв ее старой тканью; чтобы она была незаметна, прикрыл ее досками и пустыми ящиками.
На рассвете в его дом вошел офицер.
— Кто здесь хозяин? — спросил офицер. — Художник Латис. — Слышал о нем, где же он сам? Сбежал, что ли? — Нет, не сбежал, поехал проводить семью, — сказал Макс, впервые в жизни солгав. — А ты остался охранять его картины? — Офицер, не дожидаясь ответа на свой вопрос, прошел вглубь комнаты и начал рассматривать картины, висевшие на стенах и стоявшие на полу. Макс с отвращением посмотрел на этого неожиданного офицера, который вел себя по-хозяйски в чужом доме, и ругал себя за то, что ничего не может сделать против него. У офицера на поясе был кинжал. Он взял этот кинжал: — Это не нужно! — Это плохо! — Это рюссиш! — сказал он, разрезав несколько картин вдоль и поперек, и приказал застывшему Латису: — Остальные сохрани. Скоро сам генерал придет посмотреть!
Офицер ушел, а Макс остался смотреть на раненые картины, которые, казалось, смотрели на него, говоря: "Видишь, художник, что сделал с нами дикий бандит!". Разрезанные картины словно ожили. Он подошел к ним, погладил лица людей на картинах, приговаривая: "Отец... мать... дочка... любимая...". А раненые люди на картинах, казалось, кричат: "Наши сердца болят", говорят: "Беги, художник, беги, они и тебя заколют".
Взял в дрожащие руки спички, попытался осознать, что делает: "Стой, что я делаю? Сошел с ума?". Но времени долго думать не было, нужно было спешить... Он зажег спичку и поджег дом...
Побег и спасение[ред.]
На рассвете следующего дня дозорные партизаны обнаружили на опушке леса полумертвое тело. С первого взгляда они не могли понять, кто это. На одной ноге ботинок, на другой ни ботинка, ни носка. Этот человек, должно быть, прошел долгий и опасный путь. Его босая нога была сильно ранена, изранена, надетая на нем рубашка порвана в нескольких местах. На голове хорошая шляпа, в одной руке — спички, в другой — прижатая к груди картина, удивительная картина.
Увидев ее, дозорные изумились: двухэтажный аккуратный дом в огне, посреди вздымающегося пламени слова, словно кричащие: "Читайте, смотрите!" — "Родильный дом". Эти слова, написанные золотыми буквами, проникают прямо в сердце. Они сильнее пламени. Нет, не так, само пламя словно боится, стыдится слова "ребенок", извивается в сторону. Вверху — хозяин этого ужаса — бомбардировщик с черной свастикой кружит. Внизу обрушившиеся стены и под ними придавленная женщина в белом халате. В ее руках новорожденный ребенок. Милосердная мать протянула ребенка вперед, чтобы защитить его от огня и ранений. Ребенок громко плачет. Мать, чей халат загорелся, чье тело придавлено, что-то мучительно кричит. Под картиной три слова — должно быть, слова, которые кричит мать: — Тысяча проклятий Гитлеру!
Дозорные долго не могли оторвать глаз от картины. Они отнесли полумертвого путника в штаб. Там быстро узнали удивительного человека. Три-четыре партизана одновременно воскликнули: — Латис, это знаменитый Макс Латис! — и начали оказывать ему срочную помощь.
Новая жизнь[ред.]
Художник быстро встал на ноги. В отряде были врач и медсестры — они лечили его раны.
В одну из ночей он вместе с отрядом совершил налет на город. От этой неожиданной атаки враг понес тяжелые потери. Улицы были усеяны бесчисленными трупами немецких солдат. Латис был рад отомстить за обесчещенных девушек, замученных детей, стариков, заживо погребенных в могилах.
По всему миру разнеслась весть о том, что художник, стоя в одном ряду с партизанами, ведет борьбу против врага. В газетах публиковались поздравительные телеграммы на его имя, по радио читались приветственные письма. В последнем письме были следующие слова:
"Наш любимый Макс! Мы безмерно рады, что ты жив и здоров и героически сражаешься на поле боя. Мы обосновались в городе Н. Картины, которые мы вывезли из дома, передали правительству. Народ их очень любит. И мы, и здешние люди очень хотим увидеть твою картину "Тысяча проклятий Гитлеру". Желаем успехов в твоем святом деле. Пусть твои дни будут счастливыми. Пусть наш привет придаст тебе неиссякаемую силу.
Целуем: твоя жена и ребенок".
Это письмо от семьи придало Максу Латису новые силы для борьбы с врагом. Он продолжил сражаться в партизанском отряде, не забывая о своём призвании художника. Его картина "Тысяча проклятий Гитлеру" стала символом борьбы против фашизма, вдохновляя людей на сопротивление и веру в победу.