Тени[ред.]
В повести французского социолога Жоржа Перека рассказывается история двух молодых людей, умирающих от жажды обладания многими различными вещами. Ковры, автомашины, шкафы, хрусталь и т. д. Они это видят, обмирают, иногда покупают, но чаще страдают оттого, что не могут купить. Вещи волнуют и манят, как миражи в пустыне.
Кто-то из современных западных философов назвал окружающие нас вещи «символами человека». Но в реальном мире это не более, чем игра слов.
Исследование Перека содержит точный ответ: не символы, а тени. Как печальная метаморфоза, изображённая Андерсом в одной из его волшебных историй. Пока тень послушно лежала у ног человека, он, естественно, её не замечал, но вот удалось ей оторваться от хозяина. Через несколько месяцев тень вернулась к бывшему хозяину и потребовала, чтобы он обращался к ней на «вы» и покорно исполнял её капризы.
Молодые герои Жоржа Перека нравственно погибают, потому что они к вещам обращаются на «вы». А вот вещи говорят им «ты».
«Тени твои живут и исчезают, то же, что в тебе вечно, не исчезнет никогда», — это изречение восточной мудрости любил Лев Толстой…
Чувства и вещи[ред.]
Соседом писателя в самолёте Новосибирск — Москва оказался человек с редким читательским хобби: его захватывало описание того, как люди ходили когда-то в гости. Радость ожидания и беспокойство охватывала их с самого утра из-за того лишь, что вечером они поедут на санках с Поварской на Остоженку или с Остоженки в Сивцев Вражек. «Институт гостей» занимал в жизни героев Тургенева и Толстого особое место. Сосед пересказывал писателю подробно те места у Стендаля, Бунина, Флобера и Теккерея, которые соответствовали его читательскому хобби.
Месяца через три в новом номере толстого журнала, в разделе «Воспоминания», писатель с большим интересом читал подробности того, как раньше ходили в гости. Автор мемуаров рассказывал, как однажды вечером постучал в дом товарища по университету, молодого учёного, женатого человека, и хозяева были безмерно рады, беседа за чаем о науке, литературе, жизни затянулась далеко за полночь.
Писатель подумал о том, что, видимо, и в самом деле «институт гостей» переживает кризис. Он не помнил, когда в последний раз ходил в гости не в честь дня рождения и не по поводу защищённой диссертации, а именно в гости: будто бы ни с того ни с сего, по настроению. Но с точки зрения неписанных законов сегодняшней этики, пойти, не позвонив по телефону, не только неловко, но даже дико.
Писатель решил поставить эксперимент — пойти, не позвонив, к старому, со студенчества, доброму товарищу, побеседовать о соображениях французского историка Гастона Буасье. Хозяева удивились и не поняли этот повод для неожиданного визита.
Гастон Буасье рассказал о той колоссальной роли, которую играли в жизни людей античного мира письма. Они были источником обильной и разнообразной информации не только о частных, но в основном об общественных делах и задолго до появления газет, в сущности, выполняли их назначение.
В XVIII веке почта ходила два раза в неделю; это были большие дни для разлучённых: матери и дочери, возлюбленных, старых добрых товарищей. От дилижанса до дилижанса обдумывалось, отбиралось самое существенное в воспоминаниях и мыслях; это тщательно доверяли бумаге, посылали и надеялись, ждали… Дилижансы уступили место железным дорогам, стали переписываться реже, чем раньше.
Через некоторое время писатель повторил эксперимент. Давний его товарищ сидел у телевизора и слушал консерваторский концерт музыки Шопена. Писатель хотел было поговорить о соображениях Гастона Буасье, но тут совершилось чудо. Они поняли: не нужен Гастон Буасье! Что он им? Лёгкая беглая искра, о которой забываешь, когда возгорится костёр. Они сидели долго у этого костра, освещавшего их молодость, и настоящее, и будущее, и тепла его было достаточно не только для двоих…
Будем размышлять вместе[ред.]
Писатель почти ежедневно заходил в книжный магазин рядом с его домом. В последнее время он стал замечать нечто, его удивившее. Научно-популярные книги по физике, астрономии, математике и даже биологии недавно раскупались в мгновение ока, а теперь начали медленно, но верно оседать на полках.
Писатель обратился за разъяснением к старому товароведу Ефиму Ильичу, который в ответ развил «теорию волн». Он начал издалека, с первых послевоенных лет. Покупатель тогда устремился к искусству — к репродукциям и альбомам, к большим «книгам с картинками», как говорят дети. Человеку особенно была нужна красота — так сказать, зримая гармония.
Потом были очереди с ночи за подпиской на Бальзака и Чехова. Потом наступила пора поэзии. Позже подошла очередь научно-популярной литературы — что такое время и что такое космос, что такое хромосома и что такое муравей. Сейчас началась новая волна, наступила очередь того, чего нет — вакуум. Ефим Ильич повёл писателя в маленькую секцию магазина «Философия, политэкономия, история». Писатель увидел на «философских полках» книги о том, как обставлять квартиру, что такое хороший вкус, очерки о сегодняшней деревне…
Читатель догадывается всё яснее, что он узнал из книг достаточно много о «галактиках и пчёлах» и ничтожно мало о себе самом. Ответить ему должна философия.
Вышла отличная книга «Теория относительности для миллионов». Само название её как бы отчётливо узаконивает два типа, два уровня книг о науке: для «немногих… счастливцев», то есть учёных, и для миллионного массового, непосвящённого читателя. Появились книги, посвящённые экзистенциализму. Во многих из них есть попытка синтеза философского и художественного мышления. Это делает их привлекательными для широких читательских кругов.