Очень краткое содержание[ред.]
Москва, 1920-е годы. В роскошной квартире профессора-медика накрыли стол с изысканными закусками. За обедом профессор и его ассистент обсуждали текущую ситуацию в стране.
Во время обеда профессор делился с ассистентом своими наблюдениями о жизни, критиковал новые порядки и рассуждал о причинах разрухи в стране.
За обедом присутствовал и недавно подобранный профессором бездомный пёс, которому позволили есть со стола.
После сытного обеда пса заперли в ванной. Когда его выпустили и привели в смотровую, там его ждали профессор и ассистент в белых халатах. Несмотря на сопротивление, пса усыпили хлороформом. Последнее, что он увидел — странное видение розовых псов в лодках на озере.
Подробный пересказ[ред.]
Деление пересказа на главы — условное.
Роскошный обед в квартире профессора[ред.]
В столовой профессора был накрыт роскошный стол с изысканными закусками: сёмгой, угрями, сыром и икрой. Между тарелками стояли рюмки и графины с разноцветными водками. Всё это располагалось на мраморном столике возле огромного резного буфета. В центре комнаты стоял массивный стол, накрытый белой скатертью.
Зина внесла блюдо с горячей закуской, от которого исходил такой аромат, что у пса сразу потекли слюни. К столу подошли Филипп Филиппович и доктор Борменталь.
Разговор о еде и правилах питания[ред.]
Профессор посоветовал Борменталю не трогать икру и налить обычной русской водки вместо английской. Выяснилось, что водку готовила сама Дарья Петровна. Филипп Филиппович настаивал, что водка должна быть крепостью 40, а не 30 градусов, и выразил недоверие к качеству покупной водки.
За обедом Филипп Филиппович произнёс целую речь о правильном питании.
О вреде советских газет и общих собраний[ред.]
Он также посоветовал не говорить за обедом о большевизме и медицине, и категорически запретил читать советские газеты до еды. По его наблюдениям, пациенты, не читающие газет, чувствовали себя превосходно, а те, кого он заставлял читать «Правду», теряли в весе.
Псу достались куски осетрины и ростбифа. Наевшись, он почувствовал сонливость и прилёг. Столовая наполнилась табачным дымом. Сквозь дрёму пёс слышал разговор о вине «Сен-Жюльен», которого теперь не достать.
Вдруг сверху донеслось пение. Филипп Филиппович вызвал Зину и спросил, что происходит. Она объяснила, что снова устроили общее собрание. Профессор расстроился и заявил, что теперь калабуховский дом пропал — сначала будет пение по вечерам, потом замёрзнут трубы в туалетах, затем лопнет котёл отопления.
Монолог профессора о разрухе[ред.]
Завязался разговор о разрухе. Борменталь предположил, что времена изменились, но Филипп Филиппович возразил.
Профессор привёл пример с калошной стойкой в их доме. До марта 1917 года из парадного не пропало ни одной пары калош, а потом исчезли все калоши, включая его собственные, три палки, пальто и самовар швейцара. Он возмущался тем, что теперь калоши нужно запирать под замок и приставлять к ним охрану.
Когда Борменталь заметил, что у пролетариев нет калош, Филипп Филиппович горячо возразил, что калоши есть, и это именно те, что пропали в 1917 году. Он был уверен, что их не могли украсть ни он сам, ни буржуй Саблин, ни сахарозаводчик Полозов.
О разделении труда и планах на вечер[ред.]
Он объяснил, что разруха начинается в головах людей, когда они вместо своих прямых обязанностей начинают заниматься не своим делом. Профессор считал, что невозможно одновременно подметать трамвайные пути и устраивать судьбы испанских оборванцев, особенно людям, которые отстали в развитии от европейцев на 200 лет.
Пёс задремал под звуки этой речи, и ему привиделись странные образы: то сова с жёлтыми глазами, то повар в грязном колпаке, то усы Филиппа Филипповича в электрическом свете. В желудке у него переваривался ростбиф, и он думал о том, что профессор мог бы зарабатывать деньги на митингах.
Филипп Филиппович продолжал говорить о необходимости городового, который бы умерял вокальные порывы граждан. Он был уверен, что ситуация не улучшится, пока не усмирят певцов. На замечание Борменталя о контрреволюционности таких высказываний профессор ответил, что в его словах нет никакой контрреволюции, а только здравый смысл и жизненный опыт.
После обеда Филипп Филиппович расплатился с Борменталем, дав ему 40 рублей. Сам он собрался в Большой театр на «Аиду», объяснив, что успевает всюду тот, кто никуда не торопится. Он считал правильным разделение труда: в театре пусть поют, а он будет оперировать.
Напоследок профессор попросил Борменталя следить за подходящими случаями смерти для его опытов, а пока понаблюдать за «уличным неврастеником» — псом, пока у того заживёт бок.