Сказки об Италии (Горький)/Глава 11
из цикла «Сказки об Италии»
Очень краткое содержание[ред.]
Средневековый город, осаждённый врагами. Жители страдали от голода и болезней, теряя надежду на спасение. По ночам по улицам бродила женщина в чёрном плаще, которую все сторонились — это была мать предводителя вражеского войска.
Однажды Марианна встретила женщину, оплакивавшую сына, погибшего при защите города. Та прокляла сына Марианны, назвав его предателем. На следующий день Марианна попросила защитников города либо убить её, либо выпустить к сыну. Её отпустили, считая, что для неё это наказание страшнее смерти.
Сын радостно встретил мать и рассказал о планах разрушить родной город ради собственной славы.
Тогда она, накрыв его своим чёрным плащом, воткнула нож в сердце его, и он, вздрогнув, тотчас умер — ведь она хорошо знала, где бьётся сердце сына.
Убив сына, Марианна объявила, что как человек сделала всё для родины, а как мать должна остаться с сыном. Она вонзила тот же нож себе в сердце.
Подробный пересказ[ред.]
Деление пересказа на главы — условное.
Осажденный город и одинокие ночные прогулки матери[ред.]
Город был окружён врагами, закованными в железо. По ночам вокруг зажигались костры, и огни смотрели на стены города множеством красных глаз. Со стен было видно, как сжималась петля врагов, как мелькали их тени вокруг огней. Слышались звон оружия, ржание лошадей, хохот и песни уверенных в победе людей.
Враги забросали трупами ручьи, питавшие город водой, выжгли виноградники, вытоптали поля, вырубили сады. Город был открыт со всех сторон, и почти каждый день пушки и мушкеты осыпали его чугуном и свинцом.
По узким улицам угрюмо шагали отряды истомлённых боями, полуголодных солдат. Из окон домов доносились стоны раненых, крики бреда, молитвы женщин и плач детей. Разговаривали вполголоса, напряжённо вслушиваясь — не идут ли на приступ враги.
В домах боялись зажигать огни. В густой тьме, заливавшей улицы, безмолвно мелькала женщина, закутанная в чёрный плащ. Люди, увидев её, спрашивали друг друга: «Это она?» — «Она!» — и прятались или молча пробегали мимо.
Начальники патрулей сурово предупреждали её: «Вы снова на улице, монна Марианна? Смотрите, вас могут убить, и никто не станет искать виновного в этом…» Но вооружённые люди обходили её, как труп, а она продолжала свои одинокие ночные прогулки.
Внутренний конфликт матери между любовью к сыну и к родному городу[ред.]
Гражданка и мать, она думала о сыне и родине: во главе людей, разрушавших город, стоял её сын, весёлый и безжалостный красавец; ещё недавно она смотрела на него с гордостью, как на драгоценный свой подарок родине...
Сотни неразрывных нитей связывали её сердце с древними камнями, из которых предки построили дома и стены города, с землёй, где лежали кости её кровных, с легендами, песнями и надеждами людей. Теперь сердце матери теряло ближайшего ему человека и плакало.
...было оно подобно весам, но, взвешивая любовь к сыну и городу, не могло понять — что легче, что тяжелей.
Однажды в глухом углу у городской стены Марианна увидела другую женщину. Та стояла на коленях около трупа, молясь и подняв скорбное лицо к звёздам. Мать изменника спросила: «Муж?» — «Нет». — «Брат?» — «Сын. Муж убит тринадцать дней тому назад, а этот — сегодня».
Поднявшись с колен, мать убитого покорно сказала: «Мадонна всё видит, всё знает, и я благодарю её!» — «За что?» — спросила Марианна. Та ответила, что теперь, когда сын честно погиб, сражаясь за родину, она может признаться, что боялась его предательства. «Как это сделал сын Марианны, враг бога и людей, предводитель наших врагов, будь он проклят, и будь проклято чрево, носившее его!..»
Решение матери покинуть город и уйти к сыну[ред.]
Закрыв лицо, Марианна отошла прочь, а на следующее утро явилась к защитникам города и сказала: «Или убейте меня за то, что мой сын стал врагом вашим, или откройте мне ворота, я уйду к нему…»
Они ответили: «Ты — человек, и родина должна быть дорога тебе; твой сын такой же враг для тебя, как и для каждого из нас». Марианна возразила: «Я — мать, я его люблю и считаю себя виновной в том, что он таков, каким стал».
Защитники города стали советоваться и решили: «По чести — мы не можем убить тебя за грех сына, мы знаем, что ты не могла внушить ему этот страшный грех, и догадываемся, как ты должна страдать. Но ты не нужна городу даже как заложница — твой сын не заботится о тебе, мы думаем, что он забыл тебя, дьявол, и — вот тебе наказание, если ты находишь, что заслужила его! Это нам кажется страшнее смерти!»
«Да! — сказала она. — Это — страшнее».
Ей открыли ворота и выпустили из города. Со стены долго смотрели, как она шла по родной земле, густо насыщенной кровью, пролитой её сыном. Шла медленно, с великим трудом отрывая ноги от этой земли, кланяясь трупам защитников города, брезгливо отталкивая ногою поломанное оружие.
Она как будто несла в руках под плащом чашу, полную влагой, и боялась расплескать её. Удаляясь, она становилась всё меньше, а тем, кто смотрел на неё со стены, казалось, будто вместе с ней отходит от них уныние и безнадежность.
Разговор матери с сыном в лагере врагов[ред.]
На полпути Марианна остановилась и, сбросив с головы капюшон плаща, долго смотрела на город. В лагере врагов заметили её, одну среди поля, и к ней осторожно приблизились чёрные фигуры. Подошли и спросили — кто она, куда идёт?
«Ваш предводитель — мой сын», — сказала она, и ни один из солдат не усомнился в этом. Они шли рядом с ней, хвалебно говоря о том, как умён и храбр её сын. Она слушала их, гордо подняв голову, и не удивлялась — её сын таков и должен быть!
И вот она предстала перед человеком, которого знала за девять месяцев до рождения его, перед тем, кого никогда не чувствовала вне своего сердца. В шёлке и бархате он был перед ней, и оружие его в драгоценных камнях. Всё — так, как должно быть; именно таким она видела его много раз во сне — богатым, знаменитым и любимым.
«Мать! — говорил он, целуя её руки. — Ты пришла ко мне, значит, ты поняла меня, и завтра я возьму этот проклятый город!» — «В котором ты родился», — напомнила она.
Опьянённый подвигами, обезумевший в жажде ещё большей славы, он говорил ей с дерзким жаром молодости: «Я родился в мире и для мира, чтобы поразить его удивлением! Я щадил этот город ради тебя — он как заноза в ноге моей и мешает мне так быстро идти к славе, как я хочу этого. Но теперь — завтра — я разрушу гнездо упрямцев!»
«Где каждый камень знает и помнит тебя ребёнком», — сказала она. «Камни — немы, если человек не заставит их говорить, — пусть горы заговорят обо мне, вот чего я хочу!» — «Но — люди?» — спросила она. «О да, я помню о них, мать! И они мне нужны, ибо только в памяти людей бессмертны герои!»
Герой — это тот, кто творит жизнь вопреки смерти, кто побеждает смерть... — Нет! — возразил он. — Разрушающий так же славен, как и тот, кто созидает города.
«Посмотри — мы не знаем, Эней или Ромул построили Рим, но — точно известно имя Алариха и других героев, разрушавших этот город», — сказал он. «Который пережил все имена», — напомнила мать.
Так говорил он с ней до заката солнца, она всё реже перебивала его безумные речи, и всё ниже опускалась её гордая голова.
Мать — творит, она — охраняет, и говорить при ней о разрушении значит говорить против неё, а он не знал этого и отрицал смысл её жизни.
Окончательное решение матери и ее жертва[ред.]
Сидела она согнувшись, и сквозь открытое полотнище богатой палатки предводителя ей был виден город, где она впервые испытала сладостную дрожь зачатия и мучительные судороги рождения ребёнка, который теперь хочет разрушать.
Багряные лучи солнца обливали стены и башни города кровью, зловеще блестели стёкла окон, весь город казался израненным. Шло время, и вот город стал чернеть, как труп, и, точно погребальные свечи, зажглись над ним звёзды.
«Может быть, мы обрушимся на него ещё ночью, — говорил её сын, — если ночь будет достаточно темна! Неудобно убивать, когда солнце смотрит в глаза и блеск оружия ослепляет их — всегда при этом много неверных ударов», — говорил он, рассматривая свой меч.
Мать сказала ему: «Иди сюда, положи голову на грудь мне, отдохни, вспоминая, как весел и добр был ты ребёнком и как все любили тебя…» Он послушался, прилёг на колени к ней и закрыл глаза, говоря: «Я люблю только славу и тебя, за то, что ты родила меня таким, каков я есть».
«А женщины?» — спросила она, наклонясь над ним. «Их — много, они быстро надоедают, как всё слишком сладкое». Она спросила его в последний раз: «И ты не хочешь иметь детей?» — «Зачем? Чтобы их убили? Кто-нибудь, подобный мне, убьёт их, а мне это будет больно, и тогда я уже буду стар и слаб, чтобы отмстить за них».
«Ты красив, но бесплоден, как молния», — сказала она, вздохнув. Он ответил, улыбаясь: «Да, как молния…» И задремал на груди матери, как ребёнок.
Тогда она, накрыв его своим чёрным плащом, воткнула нож в сердце его, и он, вздрогнув, тотчас умер — ведь она хорошо знала, где бьётся сердце сына. И, сбросив труп его с колен своих к ногам изумлённой стражи, она сказала в сторону города:
Человек — я сделала для родины всё, что могла; Мать — я остаюсь со своим сыном! Мне уже поздно родить другого, жизнь моя никому не нужна.
И тот же нож, ещё тёплый от крови его — её крови, — она твёрдой рукою вонзила в свою грудь и тоже верно попала в сердце, — если оно болит, в него легко попасть.