Сельское кладбище (Грей)
Очень краткое содержание[ред.]
Поэт описал вечерний пейзаж: день угасал за горой, стада возвращались с пастбища, усталый крестьянин шёл домой. Наступила тишина, лишь жужжал вечерний жук и звучали рога вдали. Сова сетовала в башне на тех, кто нарушил её покой.
Под соснами и вязами на сельском кладбище покоились предки села. Их больше не разбудят ни петухи, ни ласточки. Они не увидят огня в очаге и не встретят радостных детей. Эти люди когда-то жали серпами ниву, пахали поля и рубили дубравы.
Поэт размышлял о том, что не стоит презирать простых людей за их скромные труды.
На всех ярится смерть — царя, любимца славы,
Всех ищет грозная... и некогда найдет;
Всемощныя судьбы незыблемы уставы:
И путь величия ко гробу нас ведет!
Возможно, среди похороненных были талантливые люди — защитники отечества или поэты, но судьба не дала им возможности проявить себя. Они прожили тихую жизнь вдали от мирских смятений и спокойно покоились под скромными памятниками.
Поэт представил, как селянин расскажет о нём после смерти: он часто бродил по холмам и дубравам, сидел под ивой, был печален и одинок.
На его могиле будет простое надгробие с надписью о том, что он был кроток сердцем, чувствителен душою, помогал несчастным и обрёл друга. Он оставил всё греховное в могиле с надеждой на спасителя-бога.
Подробный пересказ[ред.]
Деление пересказа на главы — условное.
Вечерний пейзаж и сельское кладбище[ред.]
Элегия открывалась описанием вечернего пейзажа. День бледнел, скрываясь за горою, шумящие стада толпились над рекой. Усталый селянин медленно шёл в свой спокойный шалаш. Окрестность исчезала в туманном сумраке, повсюду царили тишина и мёртвый сон. Лишь изредка жужжал вечерний жук, лишь слышался вдали унылый звон рогов. Дикая сова, таясь под древним сводом башни, сетовала, внимаемая луной, на того, кто полуночным приходом возмутил покой её безмолвного владычества.
Жизнь и труды погребённых селян[ред.]
Под кровом черных сосн и вязов наклоненных... Здесь праотцы села, в гробах уединенных
Навеки затворясь, сном непробудным спят.
Ни тихий глас денницы, ни дыханье юного дня, ни крики петуха, ни звучный гул рогов, ни ранней ласточки щебетанье на кровле — ничто не вызовет почивших из гробов. На дымном очаге трескучий огонь, сверкая, не будет веселить их в зимние вечера, и резвые дети, встречая их, не будут с жадностью ловить их лобзаний. Как часто их серпы жали златую ниву, и плуг их побеждал упорные поля! Как часто дубравы трепетали от их секир, и потом их лица кропилась земля!
Обращение к надменным богачам[ред.]
Пускай рабы сует унижают жребий этих людей, смеясь в слепоте над их полезными трудами, пускай с холодностью презрения внимают таящимся во тьме делам убогого. На всех ярится смерть — царя, любимца славы, всех ищет грозная и некогда найдёт. Всемощные уставы судьбы незыблемы: и путь величия ко гробу нас ведёт! Напрасно наперсники ослеплённой фортуны спешат презирать спящих здесь за то, что гробы их непышны и забвенны, что лесть не мыслит воздвигать им алтарей.
Вотще над мёртвыми, истлевшими костями зиждутся трофеи, блестят надгробия, вотще глас почестей гремит перед гробами — они не воспалят угасший пепел наш. Ужель смягчится смерть сплетаемой хвалою и возвратит невозвратную добычу? Не слаще мёртвых сон под мраморной доскою; надменный мавзолей лишь персть их бременит.
Нереализованные таланты и судьба простых людей[ред.]
Ах! может быть, под сей могилою таится прах сердца нежного, умевшего любить, и гробожитель-червь в сухой главе гнездится, рождённой быть в венце иль мыслями парить! Но храм просвещенья, воздвигнутый веками, угрюмою судьбой для них был затворён, их рок обременил убожества цепями, их гений строгою нуждою умерщвлён.
Как часто редкий перл, волнами сокровенный,
В бездонной пропасти сияет красотой;
Как часто лилия цветет уединенно,
В пустынном воздухе теряя запах свой.
Быть может, пылью сей покрыт Гампден надменный... Иль кровию граждан Кромвель необагренный,
Или Мильтон немой, без славы скрытый в прах.
Отечество хранить державною рукою, сражаться с бурей бед, фортуну презирать, дары обилия на смертных лить рекою, в слезах признательных дела свои читать — того им не дал рок; но вместе преступленьям он с доблестями их круг тесный положил. Он запретил бежать стезёй убийств ко славе, наслажденьям и быть жестокими к страдальцам.
Скромные памятники и человеческая память[ред.]
Скрываясь от мирских погибельных смятений... Не зная горести, не зная наслаждений,
Они беспечно шли тропинкою своей.
И здесь они спокойно спят под сенью гробовою — и скромный памятник, в приюте сосн густых, с непышной надписью и резьбою простою, прохожего зовёт вздохнуть над прахом их. Любовь на камне сем их память сохранила, их лета, имена потщившись начертать; окрест библейскую мораль изобразила, по коей мы должны учиться умирать.
И кто с сей жизнию без горя расставался?
Кто прах свой по себе забвенью предавал?
Кто в час последний свой сим миром не пленялся
И взора томного назад не обращал?
Ах! нежная душа, природу покидая,
Надеется друзьям оставить пламень свой;
И взоры тусклые, навеки угасая,
Ещё стремятся к ним с последнею слезой
Предсказание судьбы поэта. Рассказ селянина[ред.]
А ты, почивших друг, певец уединённый, и твой ударит час, последний, роковой.
И к гробу твоему, мечтой сопровождённый, чувствительный придёт услышать жребий твой.
Быть может, селянин с почтённой сединою так будет о тебе пришельцу говорить.
Эпитафия на могиле поэта[ред.]
Он кроток сердцем был, чувствителен душою —
Чувствительным творец награду положил.
Дарил несчастных он — чем только мог — слезою;
В награду от творца он друга получил.