«Самое удивительное в нашем мире — это то, что он познаваем» — говорил Альберт Эйнштейн. Но для Богата сам Леонардо и мир его оставались непостижимыми, неисчерпаемыми.
Известно, что Юрий Гагарин, первый человек, увидевший нашу Землю из космоса, подумал: «Как на полотнах художника Рериха!».
Леонардо надо понимать как феномен культуры, может быть как культуру в культуре, может быть как эпоху в эпохе. Рисуя, великий художник не только запечетлевал подробности мира, но и познавал мир. Для него рисунки были универсальной формой познания.
Можно читать и перечитывать научные трактаты и философские тома, можно их писать, а можно рисовать. Леонардо рисует. Для него рисунок — это мысль, ключ к тайне, путь к истине. Он, может быть, первый в истории искусства увидел красоту там, где до него её не находили: в ткацком станке, в очертаниях землечерпалки, в форме человеческого сердца или лёгких, в переплетении сухожилий и мускулов, в лицах, обезображенных яростью.
Леонардо пленяло всё необычное, исключительное, экзотическое. Этот человек писал лица женщин, о которых Стендаль говорил, что они действуют на человеческое сердце как целебный бальзам, залечивая его раны. Он умел создавать высшую красоту, красоту, которой, может быть, в реальной жизни и нет, потому что видел мир и человека красивыми, несмотря ни на что. У Леонардо шекспировское отношение к человеку. Любой из его «персонажей» не менее многозначен и сложен, чем «Джоконда».
Леонардо был первым — первым не только в эпоху Ренессанса, но и в истории человеческого духа — кто ощутил зависимость творческой силы от нравственной основы.
Абсолютное зло существует, но оно менее могущественно, чем неабсолютное добро, потому что — это замечено было в баснословные тысячелетия мыслителями Востока — всё становящееся, растущее, тянушееся вверх сильнее того, что отвердело, окаменело, застыло.
«Джоконда» — самая универсальная из картин, когда-либо созданных человеком. «Джоконда» — портрет человечества…