1830 г.[ред.]
Мне двенадцать лет, я жил у бабушки (мои родители умерли) в деревне. По рекомендательному письму бабушка приняла на работу конторщиком Парамона Семёныча Бабурина. В письме упоминались две присущие ему странности. Бабурин пояснил, что не допускает телесного наказания крестьян, и что с ним проживает его товарищ Николай Вавилыч Пунин, убогий человек, грамотный, примерной нравственности.
В тот же день в саду я познакомился и подружился с ним. Целые часы я слушал рассказы о его жизни. Отец его был дьяконом, «чудесный был человек – однако под хмелем строг до беспамятства». Сам Пунин учился в семинарии, но ушёл из нее, стал мирянином, бродягой, и погряз бы в пучине бедствий, безобразия и пороков. Встреча с Парамоном Семёнычем переменила его жизнь. Пунин всегда называл его своим благодетелем. Никандр Вавилыч читал мне много стихов Ломоносова, Сумарокова, Кантемира, Хераскова.
Наше общение с ним внезапно кончилось. Бабушка уволила Бабурина - он заступался за очень молодого парня, который меньше других усердствовал в уборке сада. Парня бабушка отправила на поселение, а Бабурина приказала рассчитать и удалить из имения вместе с Пуниным.
1837 г.[ред.]
Прошло семь лет. Мы жили в Москве. Я был студентом второго курса, и власть заметно одряхлевшей в последние годы бабушки не тяготела надо мной.
Изо всех студентов я особенно близко сошёлся с неким Тарховым, весёлым и добродушным человеком. Он познакомил меня со своей хорошей знакомой Музой Павловной, миловидной девушкой лет восемнадцати. Тархов рассказал мне, что эта девушка – мещаночка, швея, и что он с первого взгляда в неё влюбился.
Однажды в одной фруктовой лавке Гостиного двора я встретил Музу Павловну в обществе Пунина. Никандр Вавилыч представил мне Музу как племянницу и пригласил пойти к ним домой. Я не сказал, что познакомился с ней ранее у Тархова.
По дороге Пунин рассказал, что со времени нашей разлуки он и Бабурин много ездили по Руси. Полтора года тому назад Бабурину удалось устроиться главным письмоводителем в московской конторе богатого купца-фабриканта. Работы там много, но платят мало. Пунин не может зарабатывать перепиской из-за «старозаветного» почерка, а уроками – из-за отсутствия приличной одежды. Он сказал также, что Муза не племянница его, а сирота, найденная и «презренная Бабуриным в городе Воронеже.
Мы дошли до их жилища - одноэтажного домика. Убранство комнат было самое бедное. Между окнами и по стенам висели маленькие деревянные клетки с «подданными» Пурина – жаворонками, канарейками, щеглами, чижами. Вскоре пришёл Бабурин. Он постарел гораздо больше Пунина. Когда я уходил, Муза сунула мне записку, пригласившую меня завтра после обедни в Александровский сад возле башни Кутафьи.
На следующий день при встрече Муза просила не называть того человека, у которого мы познакомились, и рассказала, что Бабурин хочет на ней жениться. "Он её благодетель. Без него она пропала бы. Но женой его быть! Лучше смерть!».
Дня через три ко мне пришёл Пунин и сообщил, что ночью Муза ушла от них, и оставила записку: благодарю, мол, но уже более не вернусь, не ищите.
1849 г.[ред.]
Прошло двенадцать лет. Бабушка дано умерла. Я служил чиновником по министерству внутренних дел. Однажды случайно я попал на похороны Пунина. Его провожал в последний путь один Бабурин. После похорон он пригласил меня в сой дом на окраине города и познакомил со своей женой. Это была Муза. Она сильно переменилась. Казалось, что Муза говорила: "Я надломлена, я смирна, я добра". Парамон Семёныч остался верен своим убеждениям.
На другой день я получил письмо от Музы. В нём она писала, что сегодня ночью Парамона Семеныча арестовали жандармы. Через полчаса я был у Музы, пытался ей помочь. Каждую неделю по нескольку раз я видался с ней. Позже я узнал, что по суду Бабурина оправдали, однако сослали в одну из западных губерний Сибири. Муза уехала с ним.
1861 г.[ред.]
Прошло ещё двенадцать лет. Я изредка переписывался с Музой. В конце марта месяца 1861 года я получил от неё письмо, в котором говорилось, что вчера к ним пришёл манифест от 19 февраля. Парамон Семёныч прослезился и вдруг закричал: "Ура! Ура! Боже царя храни!».
В начале мая пришло другое короткое письмо от Музы. Она извещала меня, что её муж Парамон Семенович Бабурин простудился в самый день прибытия манифеста и скончался от воспаления лёгких шестидесяти семи лет от роду. Она останется там, где покоится его тело, и продолжит завещанную им работу.