Войдя в нью-йоркский ресторан "Золотая змея", я сразу заметил за первым столиком маленького старичка, перед которым лежал большой кровавый бифштекс.
По правде говоря, вначале мое внимание привлекло свежее мясо, которое в эти годы было редкостью, но потом меня заинтересовал и сам старик с печальным, тонким лицом. Я сразу почувствовал, что встречал его прежде, не то в Париже, не то где-то еще. Усевшись за столик, я подозвал хозяина, расторопного и ловкого уроженца Перигора, который сумел превратить этот маленький тесный подвальчик в приют гурманов.
Я спросил у хозяина, кто этот посетитель, который сидит справа от двери. Оказалось, что это господин Борак, промышленник, который бывает в ресторане ежедневно.
Хозяин добавил, что Борак и его жена - чудаки, которые живут душа в душу, но всегда обедают и завтракают по отдельности. Это показалось мне странным, и я продолжал думать о странной чете. Вспомнил, что был знаком с Бораком в Париже, где он часто бывал у драматурга Фабера. В те годы Борак был одержим идеей надежного помещения капитала и страхом потерять нажитые деньги.
Борак удалился от дел около 1923 года, сколотив капитал в несколько миллионов. В ту пору его приводило в отчаяние падение франка. Он возмущался, что его рента и облигации больше гроша ломаного не стоят, а акции промышленных предприятий перестали подниматься. Фабер советовал ему обратить все деньги в фунты, что Борак и сделал. Однако позже курс франка поднялся, и фунт сильно упал, что привело Борака в смятение.
Фабер продолжал давать советы, утверждая, что единственная незыблемая ценность - это золото. Борак и его жена послушались и купили золото, которое хранили в сейфе банка. Время от времени они наведывались в банк, чтобы поклониться своему идолу. Встретил я их вновь в 1937 году у торговца картинами. Борак держался с грустным достоинством, а его жена казалась наивной и непосредственной.
Борак спросил у меня совета по поводу инвестиций в импрессионистов, но я не мог ему помочь.
Борак также беспокоился о возможной реквизиции золота правительством и думал о переводе своих ценностей за границу. Он и его жена решили хранить свои деньги при себе, в чемодане, который всегда был под их присмотром. Они жили в отеле "Дель-монико" и никогда не выходили вместе, чтобы чемодан не оставался без присмотра.
Я принял приглашение Борака и пришел к ним в отель. Мадам Борак жаловалась на скуку и одиночество. Борак объяснил, что они хранят свои деньги в чемодане, чтобы избежать налогов и возможной реквизиции.
Они сторожили чемодан по очереди и никогда не оставляли его без присмотра. Я попытался понять, ради чего они обрекли себя на такую жизнь, но Борак был непреклонен.
Супруги Борак также беспокоились о своей собаке, пуделе, которого выводили гулять по очереди. Я часто навещал их в ресторане, где мадам Борак делилась своими тревогами и планами. Она рассказала, что Борак боится обмена денег и думает о переезде в Южную Америку, где нет подоходного налога. Однако они не знали, как переправить деньги без предъявления на таможне.
Вскоре мне пришлось уехать по делам в Калифорнию, и я не узнал, кем в конце концов стали Бораки - уругвайцами, венесуэльцами или колумбийцами. Вернувшись через год в Нью-Йорк, я узнал, что мадам Борак умерла, и с тех пор я не видел ее мужа. Я написал Бораку письмо с соболезнованиями и попросил разрешения его навестить. Он пригласил меня, и я увидел, что он сильно постарел и осунулся.
Борак рассказал, что теперь он не отлучается из дома и распорядился, чтобы еду ему приносили прямо в комнату. Он чувствовал себя в безопасности, держа чемодан всегда на глазах. Однако его жизнь была полна лишений, и он жалел только о своей собаке, которую теперь выводил гулять рассылающий отеля.
Через несколько дней я узнал из газеты, что Борак умер.
Его нашли мертвым, лежащим на чемодане, накрывшись одеялом. Все его сокровища были в целости и сохранности. Я зашел в отель, чтобы узнать о дне похорон, и спросил, что сталось с Фердинандом. Оказалось, что пуделя отправили на живодерню, а деньги, если не объявятся наследники, перейдут в собственность американского правительства.