В нынешнем году, в середине февраля, рассказчик по утру приехал на автобусе в станицу Гололубинскую. Вышел он на окраине, возле церкви и кладбища, и продолжил теперь уже пеший путь с рюкзаком за плечами.
Дорога была знакомая: много лет сюда ездил, ходил. Но всегда по теплу: летом ли, осенью. Теперь стояла зима. И путь его лежал вначале берегом, а потом заснеженным Доном к одному из хуторов, где ждали его к обеду ли, к ужину — как доберётся.
День поднимался светлый, солнечный. И первый же прибрежный курганник или холм остановил рассказчика необычным видом. Зимнее солнце поднялось невысоко над задонским лесом, и в лучах его курган сиял переливчатым многоцветьем. Такого сияющего многоцветья не приходилось ему прежде видеть. Прибрежный холм светил, переливаясь огнями волшебными.
Стоило лишь на холм подняться, внимательно приглядеться, чтобы понять, в чём разгадка такого чуда. На склонах, на обдутым ветрами темени кургана сухая полынь не только заиндевела игольчатой белью, но в малых развилках-веточках держала крохотные, тонкие, будто слюдяные, пластики льда. Эти малые зеркальца и отражали солнце, переливаясь, сияя. Зимний утренний праздник, какой редко увидишь.
В своё время, по молодости, пешим ходом рассказчик прошёл в Задонье многие и многие вёрсты. В летнюю пору, с ночевьем где-нибудь в приютном месте, возле родника. Многое из тех походов помнится и теперь. Позднее рассказчик поколесил по миру — Европа, Азия, Африка, Америка. Но в памяти от тех дальних поездок осталось немногое.
Теперь его путь лежал вдоль подножья Стенькина кургана, по застывшей реке. Археологи находили в кургане каменные топоры да наконечники стрел. В последнюю войну, Отечественную, народу здесь полегло, что травы. Цвела земля кровью да ржой.
На хуторе рассказчик пробыл неделю. Понемногу рыбачил. Ходил да бродил по местам знакомым, по людям, которых давно не видал. Их осталось так мало, старых людей на умирающем хуторе.