Парикмахерская Осипа Абрамовича, в которой жил и работал Петька, располагалась возле квартала, заполненного «домами дешёвого разврата». В грязном, полном мух и запаха дешёвых духов помещении стригся нетребовательный народ: швейцары, дворники, приказчики, рабочие и «аляповато-красивые, но подозрительные молодцы».
Петька был самым младшим работником, он убирал помещение и подавал горячую воду. Ещё один мальчик, Николка, был тремя годами старше. Он считался учеником, ругался, курил папиросы и очень важничал. Десятилетний Петька не курил, не ругался и завидовал товарищу. Оставаясь с Петькой наедине, Николка становился добрее и объяснял приятелю, «что значит стричь под польку, бобриком или с пробором».
Иногда приятели садились у окна, «рядом с восковым бюстом женщины», и смотрели на жаркий, пыльный бульвар, все скамейки которого были заняты полуодетыми мужчинами и женщинами с утомлёнными, злыми и распущенными лицами. По бульвару расхаживал «ярко-синий сторож» с палкой и следил, чтобы никто не вздумал улечься на скамью или прохладную травку.
Порой пьяный мужчина бил пьяную женщину. За неё никто не заступался, напротив, толпа собиралась посмотреть на драку. Потом являлся сторож, разнимал дерущихся, и избитую женщину куда-то увозили.
Николка знал многих женщин и рассказывал о них грязные истории. Петька изумлялся его уму и бесстрашию и думал, что он станет таким же. Но пока Петьке очень «хотелось куда-нибудь в другое место».
Так грязно и однообразно тянулись Петькины дни. Мальчик много спал, но не высыпался. Иногда он не слышал приказов Осипа Абрамовича или путал их. Отдыха не было: парикмахерская работала и по выходным, и по праздникам. Петька стал худеньким и сгорбленным, на его сонном лице «прорезались тоненькие морщинки», превращавшие его в состарившегося карлика.
Когда Петьку навещала мать, толстая кухарка Надежда, он просил забрать его из парикмахерской, но потом забывал о своей просьбе и равнодушно прощался с ней. Надежда с огорчением думала, что её единственный сын — дурачок.
Однажды тусклая Петькина жизнь изменилась: мать уговорила Осипа Абрамовича отпустить сына на дачу в Царицыно, куда на лето переезжали её господа. Даже Николка позавидовал Петьке, ведь у него не было матери, и он никогда не был на даче.
Суматошный, наполненный людьми и звуками вокзал ошеломил Петьку. Они с матерью сели в вагон дачного поезда, и мальчик прилип к окну. Вся Петькина сонливость куда-то делась. Он никогда не был за городом, «всё здесь для него было поразительно, ново и странно» — и удивительно огромный мир, и высокое ясное небо.
Петька бегал от окна к окну, что не нравилось зевающему господину с газетой. Надежда хотела сказать ему, что парикмахер, у которого уже три года живёт её сын, обещал сделать из Петьки человека, и тогда он станет её опорой в старости. Но посмотрев на недовольное лицо господина, кухарка промолчала.
Первые дачные впечатления хлынули на Петьку со всех сторон и «смяли его маленькую и робкую душонку».
Петька боялся тёмного, задумчивого и страшного леса, но ему нравились яркие зелёные полянки и бездонное небо. Несколько дней он «степенно, как старик», гулял по лесной опушке и валялся в густой траве, после чего «вступил в полное соглашение с природой».
Освоиться Петьке помог гимназист Митя, который «бесцеремонно вступил с ним в беседу и удивительно скоро сошёлся». Неистощимый на выдумки Митя научил Петьку рыбачить и купаться, водил его исследовать развалины дворца. Постепенно Петька забыл о парикмахерской, начал ходить босиком, посвежел, и с его лица пропали старческие морщинки.
На исходе недели барин привёз из города письмо для Надежды — Осип Абрамович требовал, чтобы Петька вернулся. Сначала мальчик не понял, зачем и куда ему надо ехать, ведь «другое место, куда ему всегда хотелось уйти, уже найдено», и у него здесь было столько замечательных дел. Но вскоре он понял, что новая удочка — это мираж, а Осип Абрамович — непреложный факт, и «не просто заплакал, как плачут городские дети, худые и истощённые, — он закричал громче самого горластого мужика и начал кататься по земле, как те пьяные женщины на бульваре».
Постепенно Петька успокоился, и барин, собираясь на вечер танцев, сказал жене, что «детское горе непродолжительно», и «есть люди, которым живётся хуже».
Утром Петька снова ехал в поезде, но уже не смотрел в окна, а сидел тихо, благонравно сложив ручонки на коленях.
На прощание Петька попросил мать спрятать его новую удочку — он ещё надеялся вернуться.
Петька остался в грязной, душной парикмахерской, и ему снова приказывали: «Мальчик, воды!». По вечерам он шёпотом рассказывал Николке «о даче, и говорил о том, чего не бывает, чего никто не видел никогда и не слышал», и приятель не по-детски грубо, энергично и непонятно ругался: «Вот черти! Чтоб им повылазило!».
А на бульваре пьяный мужчина бил пьяную женщину.