Вера, Надежда, Любовь и София. Эти начала были важнейшими в жизни Дмитрия Лихачёва. Жизни, которую от юности до последних дней определял императив библейского призыва — «духа не угашайте».
Своё особое — теперь навечно вакантное — место в обществе Лихачёв занял именно потому, что обладал необычайной прочностью. Она помогла ему пройти, как «второй университет», Соловецкие лагеря, вынести многолетние преследования КГБ в советские времена, а в новейшие — едкий лак официального признания. Назначенный российской властью главным интеллигентом, он сумел остаться выше «должности» — самим собою.
Он был учёный — и оставил книги, текстологические, литературоведческие, исторические и философские труды. Он был заступник — заступался за дома, парки, людей, русский язык, северные реки, малые народы, музеи, библиотеки, памятники. Он был — один в поле воин. При всей известности, всеобщем уважении от него веяло горьким одиночеством. Его тихий голос звучал очень внятно и его слушали — но слышали ли? Он не мог, не хотел примириться с тем, что культура у нас отделена от государства куда отчётливей, чем церковь. Повернуть постсоветское государство к культуре — задача потяжелей поворота северных рек. Лихачёв трудился над ней годами, но закон о защите прав культуры, им созданный, так по сей день и не принят.
Как трагично звучит во всех поминальных речах слово «последний» — последний образец русского интеллигента, последний человек чести, последний нравственный ориентир. Но всё, что делал Лихачёв, он делал для того, чтобы не быть «последним». Чтобы не обрывалась, длилась нить памяти, культуры, благородства. «Следовать путями доброты — очень и очень важно» — это последняя фраза в последней книге Дмитрия Сергеевича «Письма о добром».
В нём не было никакой старческой расслабленности, умственной дряхлости — с годами он не терял своей ценности и только рос в ней, и счёт тут шёл не возраст, не на годы. Против системы он поднялся задолго до перестройки. Много лет он был невыездным: даже в Болгарию, которая его очень интересовала (письменность и культура южных славян). У него была огромная аудитория. Он завоевал её сразу же, как только начал свою телеэпопею.
Лихачёв не выступал с политической программой, рекомендациями, требованиями, он говорил главным образом о внутреннем мире человека. Мы нуждаемся в наставниках, в пастырях. Он жил, руководствуясь толстовским принципом: делай, что должно, и пусть будет, что будет.
Истинное светило в области древней русской литературы, он сумел сделать её частью современной живой культуры. Под его редакцией изданы уникальные книги. Он был блестящий мыслитель.
А скольким людям он помог! Многие не знают, что за решение своих проблем должны благодарить Лихачёва. Петербург обязан ему, не много, не мало, — Невским проспектом, который хотели перестроить. А Церкосельский парк, где собирались вырубать старые деревья и строить ресторан? А парки Петергофа?
Он жил в доме хрущёвского типа, где не хватало места для книг. Материальная сторона жизни для него не представляла никакого интереса. Власть для него существовала, только если была человеколюбива.
Он говорил, что самое пессимистическое из всех учений — марксизм. Потому что пытается вас убедить: материя первична, а дух вторичен, но это значит обессилить себя, обречь на то, чтобы подчиняться бытию. А как же свободная воля человека, жизнь его духа, независимая от внешних причин?
Смерть Лихачёва — личная потеря для множества людей. Нам больше не к кому прислониться душой. Главное, что он оставил нам, — свой пример и призыв к милосердию, интеллигентности, добру. Ко всему, чему следовал сам и чем превыше всего дорожил.