Московский литературно-художественный кружок[ред.]
С начала девятисотых годов до Октябрьской революции в Москве существовал Литературно-художественный кружок. Это был клуб, в который входили все выдающиеся деятели литературы и искусства. Членами клуба были Станиславский, Ермолова, Шаляпин, Собинов, Серов, Коровин, писатели, учёные, журналисты и политические деятели. Все они были действительными членами. Кроме них, существовали члены-соревнователи — люди без литературно-художественного стажа: банкиры, фабриканты, адвокаты, зубные врачи. Эти члены права голоса на общих собраниях не имели.
Кружок занимал огромное и роскошное помещение на Большой Дмитровке, где потом помещалась Верховная Прокуратура. Там была великолепная библиотека. Стены кружка были увешаны картинами первоклассных художников.
В верхнем этаже кружка был большой зал, установленный круглыми столами с зелёным сукном. Тут играли в «железку». Выигрывались и проигрывались тысячи и десятки тысяч. Вот для этой цели и выбирались члены-соревнователи. Этот верхний зал служил главным источником дохода кружка.
В помещении кружка читались доклады на литературные, художественные, философские и политические темы. На одном из диспутов читали доклад о книге Льва Шестова «Апофеоз беспочвенности». Докладчик говорил о глубоком моральном состоянии современной литературы, о мрачных общественных перспективах. Эти идеи поддержал замечательный оратор Андрей Белый. Против такой точки зрения выступил Иван Иванович Скворцов-Степанов — большевик, будущий редактор «Известий». Он назвал имена писателей, гордость нашей литературы — Льва Толстого, Короленко, Максима Горького. Когда Скворцов закончил выступление, раздались бурные аплодисменты.
***[ред.]
Жил в Москве знаменитейший адвокат Фёдор Никифорович Плевако. Это был человек исключительного красноречия. Один адвокат, в молодости бывший помощником Плеваки, рассказал такой случай.
Судили священника. Он сознался во всех преступлениях. Плевако сказал всего несколько фраз, в частности: «Перед вами сидит человек, который тридцать лет отпускал вам на исповеди ваши грехи. Теперь он ждёт от вас: отпустите ли вы ему его грех?».
Другой случай. Старушка украла жестяной чайник стоимостью дешевле пятидесяти копеек. Прокурор заявил, что собственность священна. Если мы позволим людям потрясать её, то страна погибнет. Плевако ответил: «Много бед, много испытаний пришлось претерпеть России… Всё вытерпела, всё преодолела Россия… Но теперь… Старушка украла старый чайник ценою в тридцать копеек. Этого Россия уж, конечно, не выдержит, от этого она погибнет безвозвратно». Старушку оправдали.
***[ред.]
Инженер-путеец С-ский чудесно играл на скрипке. Однажды вечером, в своём номере киевской гостиницы, он играл Баха, любимого своего композитора. Знаменитый скульптор Сергей Тимофеевич Коненков попросил разрешения послушать. Он сидел в уголке дивана, молчаливо восторгался, а затем принёс из своего номера вина.
Назавтра днём С-ский уезжал, хотел зайти к Коненкову проститься. Спросил коридорного, и тот сообщил, что скульптор «спит ещё. Пьяный вдрызг. Всю ночь пил и колобродил».
***[ред.]
Последние годы совместной жизни своей со Львом Николаевичем Толстым Софья Андреевна томилась от бездействия. По словам Т. Л. Сухотиной-Толстой, Лев Николаевич говаривал: «Нужно бы для Сони сделать резинового ребёночка, чтобы он никогда не вырастал и чтобы у него всегда был понос».
***[ред.]
Скульптор Волнухин, автор памятника первопечатнику Фёдорову в Москве, был очень добр — слишком был ленив, чтобы быть злым. В его мастерской было ужасно грязно. Скульптор там жил и ел, сам себе варил борщ. В семье обедать не любил. Посуду не мыл неделями. Старуха няня предложила помыть его посуду в бане. Только в бане можно было её отмыть.
Угощая друзей чаем, скульптор обижался, если гость вздумает предварительно вымыть грязный стакан.
П. Ф. Лесгафт[ред.]
В 1909 году в Гелуане, что под Каиром, немецкий пастор произносил надгробную проповедь анатому, профессору Петру Францевичу Лесгафту. Пастор говорил, что покойный сложил с усталых плеч бремя жизни и идёт успокоиться навеки на лоне Бога.
Рассказчику казалось, что чудесный старичок быстро поднимется, выскочит из гроба, налетит на пастора и отчитает его так, как только он умел отчитывать. Докажет ему, что никакого в жизни он не искал покоя, жизнь прекрасна энергичной работой, жизнь не бремя, а крылья, творчество и радость.
***[ред.]
Сибиряк Рудомётов был высокого роста с большой головой, напоминал Петра Первого. Был он фанатичным сектантом. Летом работал грузчиком, хорошо зарабатывал. Зимой читал и учился. Потом стал почтальоном.
Однажды другой почтальон принёс воинскому начальнику заказное письмо и не снял перед ним шапки. Воинский начальник избил его.
На четвёртый день Рудомётов попросил избитого товарища передать ему не в очередь доставку почты воинскому начальнику. Доставил и не снял шапки. Начальник его в зубы. Рудомётов зверски избил его, за что несколько лет отсидел в тюрьме. Сектанты, его единоверцы, решительно осудили его. Тогда он ушёл от них.
После этого Рудомётова мобилизовали на войну. На австрийском фронте он произнёс пламенную речь против войны до победного конца и оказался прекрасным оратором. Рудомётов стал большевиком, ответственным работником, но прежний сектантский аскетизм крепко сидел в нём.
***[ред.]
По Новому шоссе близ Тимирязевской сельскохозяйственной академии неслась под гору легковая машина. Шофер непрерывно гудел и старался затормозить. Внизу, посреди неширокого моста, играли мальчишки. Было ясно, что они не успеют увернуться. В последний момент шофёр повернул руль, и машина рухнула в овраг.
Сбежался народ. Окровавленный шофёр без чувств лежал в поломанной машине. У него были перебиты обе ноги. «Скорая помощь» увезла его в больницу. Народ взволнованно обсуждал случившееся. Пожилой человек уверял, что, если бы шофёр сбил детей, то ничего бы ему не было — «наверно, не знал законов».
Мимоходом[ред.]
Летом на крымском пляже молодая загорелая девушка рассказала, что кончает вуз в Ленинграде, пишет дипломную работу по математике. Накопила деньжат и решила обойти пешком Крым, от Феодосии до Севастополя.
Она спросила про библиотеку. Молодой секретарь сельсовета ответил, что библиотека в беспорядке. Книг тысячи полторы, но все кучами навалены в шкафах, каталога нет, всякий берёт, что хочет, и не возвращает. Девушка согласилась поработать, привести библиотеку в порядок. Секретарь сельсовета предупредил, что заплатить за работу они не могут. Девушку не смутилась.
Это было утром. Часа в три она сбегала на базар, купила помидоров и огурцов, съела с хлебом — это был её обед. Проработала до ночи. Спать она устроилась на столе, разостлав плащ, а вместо подушки положив заплечный мешок. Девушка объяснила, что по карточке получает триста граммов хлеба и попросила дать разрешение на шестьсот граммов. Секретарь обещал вопрос насчёт хлеба уладить.
С утра она уже опять работала. Приехали отдыхать две библиотекарши из Москвы. Они согласились помочь. После обеда они пришли, стали работать втроём.
На следующее утро пришёл секретарь сельсовета. В библиотечной комнате шум, галдёж, смех. За столом сидели восемь ребят-школьников и наклеивали ярлычки на корешки книг. Девушка рассказывала им что-то смешное, и они хохотали. Пришли помочь и двое местных ребят-комсомольцев.
На третий день к вечеру всё было закончено. Следующим утром секретарь пришёл проводить девушку и увидел, что на прощание она вымыла пол в библиотеке. Они попрощались. И она зашагала по шоссе к Судаку.