Некогда в израильском городе Цфате жил богач по прозвищу Турок. Этот быстро разбогатевший нувориш больше всего ценил уважение горожан, сам же не уважал никого. Он любил зло подшутить над бедными и теми, кто от него зависел. Больше всех от его сарказма доставалось нищему носильщику, прозванному Чурбаном, который отличался молчаливостью, равнодушием к юмору и мнению окружающих, некоторой заторможенностью. Чурбан имел многодетную семью и поэтому много работал за небольшую плату. На постоянные насмешки хозяина он реагировал мрачными взглядами. Постепенно между Чурбаном и Турком развилась скрытая неприязнь.
Однажды Турку понадобилось скатить с высокой горы три тяжёлых бочки, а мулов рядом не оказалось. Чурбан вызвался проделать эту работу. Весь город дивился тому, как осторожно и тщательно грузчик выполнял нелёгкое задание. Турок же, наблюдая за тонкой работой Чурбана, громко глумился над ним, призывая многочисленных прихлебателей последовать его примеру.
По окончании задания хозяин поинтересовался, на какую же плату рассчитывает носильщик. Тот назвал цену вшестеро ниже ожидаемой, так как вид работ был новым. Желая поиздеваться, Турок стал торговаться, ещё более снижая цену. Наградив хозяина тяжёлым взглядом, Чурбан сказал, что если тот не желает платить, то ему ничего не стоит закатить тяжеленные бочки обратно на гору, что и сделал. Попробовав пошутить по этому поводу, Турок с изумлением обнаружил, что город не поддержал его.
Репутация Турка была окончательно испорчена. Он ещё пытался переломить ситуацию и убедить окружающих в своей невиновности, даже пробовал поговорить с Чурбаном, но тот не желал ничего слушать и брать любую плату. Эта позорная ситуация давила на Турка, он сделался излишне нервным и болтливым, не мог думать ни о чём ином, у него возобновились застарелые боли в сердце и даже прошла «всепожирающая жадность».
Как-то раз он сидел в конторе и подсчитывал прибыль, когда мимо прошёл Чурбан и внимательно посмотрел на него. У богача случился сердечный приступ и он скончался на месте. Город хоронил его с необычайной пышностью, только Чурбан был невозмутим.