Мать (Брыль)
Очень краткое содержание[ред.]
Белорусская деревня, годы немецкой оккупации. Пожилая крестьянка жала рожь вместе со своим младшим сыном-подростком.
Двое её старших сыновей ушли на восток с советскими войсками. Возвращаясь с поля, мать с Василём увидели на телеграфном столбе немецкое объявление, запрещающее помогать бойцам под угрозой расстрела.
Василь сорвал объявление. Вечером он снова ушёл в деревню к партизанам, несмотря на мольбы матери. Ночью к хате пришли четверо беглецов из немецкого лагеря и попросили хлеба. Старуха впустила их и предложила молока.
Четверо босых, в солдатских лохмотьях мужчин, с руками, скрученными назад колючей проволокой, по двое шли следом за нею. Ей фашисты сделали снисхождение: не связали рук.
Мать молилась за своих сыновей и за этих чужих. Её вели на расстрел вместе с пленными, которых она накормила.
Подробный пересказ[ред.]
Деление на главы — условное.
Жатва и тревожные знаки[ред.]
Шла жатва, и пожилая крестьянка с каждым днём уставала всё больше. Жаркую духоту трудно было отогнать от немощной груди даже самой большой горстью ржи. Туман застилал глаза, но работать надо было, и она жала, никому ничего не говоря.
Вечером она возвращалась домой со своим младшим сыном-подростком — в то страшное лето единственным в хате. Старуха едва передвигала ноги, разбитые годами беспросветного труда. Поблёкшие глаза её глядели на мир из-под низко надвинутого платка совсем безразлично, однако они многое замечали.
Неожиданно остановившись, мать показала сыну на понурую копенку жита, которая склонилась всеми снопами, но не хотела упасть. Старая жнея улыбнулась, глядя на неё с неиссякаемым жизнелюбием. На телеграфном столбе она заметила белое пятно бумажки. Василь прочитал объявление и разорвал его на клочки.
— Чтоб не давали есть бойцам. Чтобы доносили на них полицаям… Обещают водки и табаку. — Пусть бы себе висело, сынок. Неужто их кто-нибудь послушает?
Сын ответил, что будут расстреливать тех, кто не послушает.
Ночное беспокойство[ред.]
Дома Василь сказал, что пойдёт в деревню. Мать испуганно попросила его не ходить, но сын не послушался и ушёл. Она знала, что он связан с партизанами через товарища по имени Озареночек. Старая хата среди серого поля устало потушила огоньки окон, но мать не спала.
Возле этого хутора фронт прошёл, как внезапно налетевший вихрь. Он вымел из хаты обоих старших сыновей — Степана и Владика. Они ушли на восток и не возвращались. Не успели даже жениться — так быстро пролетело время их долгожданной воли.
Да, тех нету. Бог святой ведает, что будет дальше… А этот, последний, не хочет сидеть дома, ищет беды. Дождалась — даже не скажет, куда и зачем.
Приход беглецов[ред.]
Они пришли ещё затемно. Старуха не спала от боли в ногах, и осторожный стук в окно не разбудил её, а просто напугал. Она услышала приглушённый голос: «Хозяин!.. Хозяин, открой!» Выйдя в сени, она отворила дверь. Это были бойцы — четверо мужчин в солдатских лохмотьях.
Один из них подошёл к ней и попросил хлеба.
— Мать… Ты нам хлебушка дай, родная… Из лагеря бежали… Ты не бойся, мы сразу же уйдем… — Заходите, хлопчики! Я вам хоть молочка… Хоть жажду прогнать…
Серый телеграфный столб с той самой бумажкой, что разорвал её сын, проплыл перед её глазами. Мелькнула тревожная мысль: а Василь ещё не вернулся! Но она пригласила беглецов в дом. Среди них был совсем молодой солдат, недавно остриженный под машинку.
Последний путь[ред.]
На большаке и в местечке добрые люди видели её мученический поход. Четверо босых мужчин в солдатских лохмотьях, с руками, скрученными назад колючей проволокой, шли следом за нею. Ей фашисты сделали снисхождение: не связали рук. Один из солдат изо всех сил старался не упасть и поднимал голову выше.
Она сложила свои худые руки мозолями к мозолям и шептала собственные слова молитвы. В утреннем свете родного солнца ясным было её лицо, хотя по морщинам катились слёзы. Она думала не о себе, а о сыне: где он, почему не вернулся?
«Как хорошо, боже милостивый, что он не пришёл, не прибежал даже на пожар родной хаты!.. Видно, далеко уже где-то сынок, видно, откопали-таки они с Озаренком свои пулемёты…»
Её сердце возвращалось к этим чужим сыновьям, с которыми её так прочно сроднила доля. Она слышала их шаги, тяжёлое дыхание. Жарко дышали клыкастые пасти овчарок, чёрной сталью поблёскивали автоматы. Мать не ведала, что образ её останется в сердце многих людей горьким укором.
За основу пересказа взят перевод А. Островского из журнала «Роман-газета № 10/1970» (Москва: Художественная литература, 1970).