Ноябрь 1929 — май 1930 годов, города Мшанск (прообразом послужил посёлок городского типа Мокшан), Москва, Красногорск (прообразом послужил Магнитогорск).
Разлука[ред.]
Начало ноября. Ночь. По заснеженным огородам Мшанска ехали сани. В санях сидели извозчик Василий и гробовщик Иван Журкин. От крайнего стога соломы отделилась фигура человека. Это был Пётр Соустин. Извозчик окликнул его, и Пётр запрыгнул к нему в сани.
Троица направлялась к железнодорожной станции. По дороге все трое жаловались друг другу на Советскую власть: всех насильно загоняли в колхоз; бедняки брали верх над теми, кто хоть как-то сводил концы с концами; работы в Мшанске почти не осталось. Поэтому Иван и Пётр решили отправиться на Красногорскую стройку, на Урал.
В Москве[ред.]
Шестого ноября. Утро. Брат Петра Соустина — Николай, сотрудник «Производственной газеты», пришёл в редакцию и решил прочитать свежий номер. Соустин сразу открыл вторую полосу — полосу «Промышленного отдела» — которую делал он. Прочитав, Николай понял, что товарищ Зыбин, временно замещающий ответственного секретаря и по совместительству заведующий партийным отделом, отредактировал его статью и сделал её менее интересной.
К Соустину пришёл репортёр Пашка Горюнов. Он написал статью и просил Николая прочитать её и оценить. Соустин посоветовал Пашке сначала перепечатать статью на машинке, а то ничего не разобрать. На столе у Николая лежали праздничные и итоговые отчёты по разным промышленным предприятиям, из них он стал собирать статью.
В два часа пришёл заведующий промышленным отделом Калабух. Он попросил Соустина отредактировать его завтрашнюю статью. Вскоре курьер принёс перепечатанную рукопись Пашки Горюнова. Соустину и Калабуху она не понравилась. В это время пришёл Зыбин. Калабух кинулся доказывать ему, что статья Горюнова плохая и он её не напечатает. Зыбин заметил, что газете нужны молодые кадры, а статью можно отредактировать. Соустину Зыбин поручил завтра отправиться на парад на Красной площади и подготовить отчёт.
Наступил вечер. Калабух ездил домой на служебной машине и предложил Соустину поехать вместе с ним. В машине разговорились. Соустин заметил, что сейчас все готовятся к празднику, но не многие помнят, как двенадцать лет назад в это же самое время солдаты сходились к Зимнему дворцу. Калабух согласился и сказал, что дело правильного революционного руководства заключается в грамотном подталкивании неизбежных процессов, а не в их насиловании.
Соустин вспомнил, что в статье Калабуха, которую он сдал в печать, одно из слов вычеркнуто: «То место, где говорится, чтобы… наступать на кулака, не подрывая производственных возможностей деревни. Вот именно это „не подрывая“ вычеркнуто, судя по зелёному карандашу, товарищем Зыбиным». Калабух пришёл в негодование. Николай не стал доезжать до дома: ему нужно ещё потолкаться по улицам — для праздничного отчёта. Калабух поехал назад в типографию.
Седьмого ноября. В редакции «Производственной…» была вечеринка по случаю праздника. Соустин узнал, что вчера, вернувшись в типографию, Калабух восстановил в статье ту фразу, которую вычеркнул Зыбин. Николай попросил разрешения у Зыбина отправиться в Мшанск и составить статью о том, как проходит коллективизация в селе. Зыбин одобрил это предложение. В разговоре Соустин нечаянно проговорился о том, что ему вчера говорил Калабух о революционном руководстве.
Девятого ноября. Калабух на работу не пришёл. Горюнов сообщил Николаю, что Калабуха сегодня вызвало начальство и как следует пропесочило, вот он и не пришёл на работу: «Он одному беспартийному такую, понимаешь, штуку про партию ляпнул…». Николай сразу понял, кто был этот беспартийный, и что начальству про это всё донёс Зыбин.
Едут[ред.]
Иван Журкин и Пётр Соустин продолжали своё путешествие. Пётр разговорился с парнишкой, который сидел в углу вагона. Парня звали Тишкой, ему было 18 лет, и он оказался земляком Петра. Тишка работал на кулака, но когда того раскулачили, кормиться стало негде. Умные люди посоветовали Тишке ехать на Красногорскую стройку. Пётр сказал Тишке, чтобы тот держался поближе к нему и к Журкину, тогда не пропадёт.
Когда встали у Сызрани, решили поесть. За перекусом разговорились. Все, так же как и Пётр, Иван и Тишка, ехали куда глаза глядят, за лучшей жизнью. Все ругали Советскую власть, которая обложила народ непомерными налогами.
Проехав Уфу, очутились в совсем чужой местности. Народ теперь подобрался в вагоне почти весь попутный — на Красногорск. Журкин пытался разузнать, как там с работой, но никто ничего не знал — все ехали в первый раз. В вагоне появились два комсомольца. На одном полустанке ввалилось в вагон целое семейство: муж-шахтёр перевозил жену с ребёнком из деревни в Челябинск, люди бежали от колхоза. Один из комсомольцев стал отчитывать шахтёра за несознательность.
Журкин выведал у шахтёра про Красногорск. Действительно, работы там очень много, люди туда едут и днём и ночью, но многие возвращаются, жалуясь на плохую еду и тяжёлый труд. Ивана это обнадёжило — лишь бы работа была, а тяжёлыми бытовыми условиями его не испугать. Местность за окном стала представлять собой сплошную цепь гор. Приближались те самые места.
Трудные дни[ред.]
Рабочие жили в бараках. Сначала Журкин с Тишкой записались в плотничную артель. Но плотничали не больше недели. Всех перекинули в подмогу чернорабочим, на разгрузку железнодорожных путей. Пётр этой работы избежал. Он устроился помощником заведующего арматурным складом на плотине.
В бараке давно ходил недовольный говор: сколько продлится разгрузка; когда пошлют на настоящую работу? Однажды в барак заявился уполномоченный от рабочкома, партиец Подопригора. Он начал успокаивать рабочих, что скоро разгрузка закончится и все пойдут работать по своим специальностям. Кроме того, он обмолвился, что в самом скором времени будет выдана зарплата. Все отнеслись к Подопригоре с недоверием.
В день выдачи жалованья никто зарплату не получил. Только Пётр получил своё жалование сполна. В бараке нарастало недовольство. И тут пришёл Подопригора. Он снова стал успокаивать всех, что разгрузка скоро будет завершена, что зарплату скоро выдадут. На другое утро работа у вагонов творилась невесело. Казалось Журкину, что пошатывается, идёт к разорению даже временное его устроение. В любой момент мужики могли бросить работу и уйти, потом попробуй, останови. Всё чаще в бараке слышались предложения не выходить утром на работу, только тогда дадут зарплату.
В один из дней из 48 жителей барака только восемь пошли на работу. Журкин, Тишка и Пётр тоже остались в бараке. К Ивану пришла делегация с просьбой, чтобы он говорил с Подопригорой от имени всех здесь присутствующих. Журкин стал отнекиваться. Пришёл Подопригора. «Кто тут в Гражданской участвовал?», — спросил он. Полтора десятка рук поднялось. Это были его будущие товарищи, те, на кого можно будет положиться.
Подопригора стал внушать рабочим не поддаваться на провокации врагов Советской власти. Он захотел, чтобы от лица рабочих кто-нибудь высказался. Все единогласно выбрали Журкина. «Каждый, значит, завсегда хочет себе кусок получше оторвать. Так», — вот всё, что смог сказать Журкин. Все стали потихоньку одеваться.
Пётр на арматурном складе времени зря не терял. Заведующий оставил ему склад в полном расстройстве. Пётр взял себе в подмогу пятерых ребят и в два дня они рассортировали всё железо по полочкам. О Петре стало известно, на образцовый склад ходили смотреть с других участков. Заведующий складом не возвращался уже около полутора месяцев, и Пётр ждал, что его могут скоро назначить на эту должность.
Подопригора всё чаще появлялся в бараке. Вся молодёжь уже перешла на его сторону, и даже Тишка тянулся к нему. С молодёжью ему было легче, с нею он беседовал о завтрашнем дне. Со старшим поколением было тяжелее, его больше интересовало то, что будет сегодня. Подопригора решил оторвать Тишку от мужицкой родни, предложил ему выучиться на шофёра.
На следующий день, после работы, Иван и Тишка пошли на базар. По дороге Тишка стал рассказывать, как Подопригора уговаривал его учиться на шофёра. Иван сказал, что он и Тишка — люди недалёкие, к работе с машинами не приспособленные, лучше уж прибиться к плотницкому делу.
На земле предков[ред.]
Калабух уже несколько дней не приходил в редакцию. Николай корил себя: «Это всё я, всё из-за меня». Вечером состоялось партийное собрание по поводу того самого инцидента. Собрание потребовало от Калабуха, чтобы тот написал статью о головокружительных успехах на трудовых участках фронта. После собрания Соустин дождался Калабуха и стал извиняться перед ним, но Калабух сказал, что Николай тут ни причём.
В одной из статей Николай прочитал: в Мшанском районе Пензенского округа не выполнен план по хлебозаготовкам. Соустин решился ехать. Николай зашёл к Зыбину для получения исчерпывающих указаний насчёт поездки. Зыбин сказал, что многие сейчас считают большевиков обманщиками и не верят их газетам, поэтому Соустин должен писать только правду.
Глубокой ночью Соустин прибыл на место. Его встретил извозчик Василий и довез до Мшанска. Через два дня Соустин отправился к Василию, он хотел узнать из первых уст: как живётся сейчас крестьянину. Василий рассказал Николаю, что в колхозе дела очень плохи (он свою лошадь уже совсем загнал по колхозным делам), и что такие, как его брат Пётр, и есть хозяева жизни — убегут из колхоза, где-нибудь руками помахивают и деньгу гребут. Соустин написал статью и стал собираться назад в Москву. Николай думал, что Василий довезёт его до станции, но тот бесследно исчез.
Тают снега[ред.]
Красногорская стройка продолжалась. К весне было закончено строительство плотины, и рабочих оттуда перебросили на основной участок — строительство доменных печей. Стали создаваться бригады каменщиков, бетонщиков, чернорабочих. Журкин попал в бригаду плотников, Пётр снова в арматурный склад. В марте Тишку приняли на шофёрские курсы.
Пётр стал готовиться к новому шагу в своей карьерной лестнице. Заходя по делам в Управление, он заводил знакомства с влиятельными людьми. Вскоре его могли перевести на новую должность — заведующим продуктовым или вещевым складом.
Перед Пасхой в слободе был большой базар — все рабочие барака пошли туда. Там Иван встретился с Петром. Журкин стал жаловаться на свою жизнь, а Пётр начал своею жизнью хвалиться. И думалось Ивану, что Пётр и до большевиков хорошо жил и при большевиках лучший кусок имеет, а он как был бедняком, так и останется.
Затем Журкин столкнулся на базаре с Подопригорой и отвёл его в сторону, поговорить. Журкин изложил свою идею: летом велик риск возникновения пожаров на стройке, поэтому нужно создать пожарную бригаду. Подопригора это предложение одобрил и обещал помочь. Ему хотелось получше узнать этого человека. Журкин рассказал, что он мастер-краснодеревец, но для него здесь работы нет, поэтому он работает в плотничьей артели. Подопригора сказал, что на деревообделочном заводе очень нужны квалифицированные кадры.
Песня[ред.]
Подопригора устроил Журкина на деревообделочный завод в сборочный цех. Понемногу Журкин втянулся в работу. Иван стал подолгу задерживаться на работе, работал без устали. Начальник цеха начал уважать его и называл только Иваном Алексеевичем. Вскоре Журкин занял главенствующее положение в цехе. Никто не стеснялся подойти к нему и спросить совета.
Иван сколотил пожарную бригаду. Каждый день, перед работой, пожарники тренировались: таскали лестницу, лазали по столбу, раскатывали шланги. Стройка становилась родной для Журкина. Иван договорился с Подопригорой, что его бригада устроит показательное выступление первого мая. На завод к Журкину зашёл Пётр (сказал, что по дороге). Уходя, Пётр кому-то подмигнул в цехе, но Иван так и не смог узнать, кому.
Наступил праздник — первое мая, Журкин был сам не свой — то и дело выбегал проверить: всё ли готово для показательного выступления. Наступил долгожданный час. Собралась огромная толпа. По команде бригада стала готовиться тушить вымышленный пожар. Но когда Журкин скомандовал подать воду, ничего не произошло. Кто-то учинил диверсию: все краны с водой были выведены из строя, но, несмотря на это, Подопригора похвалил Ивана за выступление.