Краденый город (Яковлева)
Очень краткое содержание[ред.]
Ленинград, конец 1930-х. Три сироты жили у строгой тёти: старшая Таня бережно вела братьев через бедность, средний Шурка наблюдал за подозрительными взрослыми, а малыш Бобка мечтал о витрине игрушек. Ночами дети видели незнакомца, ставившего мелом кресты на домах.
С июня 1941-го город погрузился в панику: колонны, пустые лавки, тётя пыталась вывезти детей, но поезда не ушли. Таня помогала в госпитале, Шурка устроил тайник, Бобка таскал старого медведя. Соседи начали исчезать, художника увезли на фронт, первые бомбёжки разорвали двор.
Блокада принесла голод; дети дрались за хлеб, тётя слабела. Картину будто втягивало, а плюшевый Мишка шевелился. Когда тётя умерла, стена раскрылась, проглотив Бобку и пса; дети нырнули следом в город-призрак, где желания превращались в ловушку.
В искажённой реальности призраки объявили детям, что чужие вещи требуют расплаты; странный суд устроил им допрос.
– Вы! Вы! Виноваты все! Добрые наследники злодеев! И те, кто просто видел зло и стоял рядом! Вы думали, сойдёт? Никому не сойдёт!
Даже у самой глубокой чаши есть края. И она наполнилась! Часы перевернулись!
Мишка вспыхнул в печи и разжёг огонь, спасая братьев. В поезде на восток Таня нашла рядом тётю: уцелевшие уехали от блокады.
Подробный пересказ[ред.]
Деление пересказа на главы — условное.
Детство в довоенном Ленинграде и зловещие кресты[ред.]
В мирном Ленинграде перед войной трое осиротевших детей — Таня, Шурка и Бобка — старались радоваться коротким минутам счастья среди тяжёлых будней. Младший — доверчивый и наивный Бобка — обожал стоять перед витринами игрушечного магазина, мечтая о чудесах. Его старший брат Шурка, худощавый и тревожный фантазёр, постоянно придумывал ходы для выживания и страдал от внутренних тревог. Рядом была их старшая сестра Таня, практически взрослая и уже понимающая тяжесть взрослых забот. Опекой над детьми занималась строгая и выносливая тётя Вера, сумевшая сохранить для них частичку обычной жизни.
В жизни детей всегда присутствовала бедность: мама исчезла, отца давно не было, родных мало, а квартира часто сменяла жильцов после череды выселений и арестов взрослых. Шурка жёстко следил за порядком и, не веря в честность взрослых, тайком наблюдал за тётью Верой и даже пытался выявить её тайны, особенно после странных посылок в Красноярский край. Таня общалась с подругами, оказывалась на чужих вечеринках и сталкивалась с жестокой разницей между жизнью бедных и благополучных, где развешанные на стенах портреты вызывали у неё тревожную память — ведь все это было некогда чужим имуществом. Слухи и воспоминания о «владелице», мистические разговоры о недобром вороне, прочно вплетались даже в будничные разговоры и страшные сказки подруги Люськи.
В этом взгляде не было ни злобы, ни опасности. Но было что-то такое, отчего Таня почувствовала холодную чёрную ночь внутри. Незнакомец отвернулся... Небрежно начертил на стене крестик – и пошёл дальше.
Однажды ночью Таня заметила таинственного незнакомца, который молча оставлял кресты на стенах домов — это предвестие беды, как будто кто-то уже отмечал, какие улицы, дома и города будут стёрты страшным событием. Дети ощущали, что их мир стал шатким и угроза подступает всё ближе.
Первые дни войны: эвакуационная суматоха и семейные тайны[ред.]
С началом войны жизнь изменилась мгновенно. Город наполнился тревогой, появились военные на машинах, слухи о приближающейся опасности стали реальностью. Таня, Шурка, Бобка вместе с тётей Верой начали жаркие споры о сборах и эвакуации — вещи собирались наспех, магазины опустели, каждый предмет — будь то варежки или краски — приобретал особый смысл. Тётя Вера вынужденно взяла на себя заботу о пропитании и безопасности всей семьи, но работала ещё и санитаркой, помогая в госпитале тяжелораненым; почти не спала, вся измотанная. Дети чувствовали себя беспомощными, но Таня по мере сил старалась поддержать взрослых: она купила из сэкономленных обедов краски и подарила их Вере, тем самым вызвав неожиданный прилив эмоций у усталой женщины. Неожиданный приход соседа, а также визит Лютика и других знакомых усилил тревожность и сорвал привычную жизнь.
Страх детства усиливался индивидуальными тайнами и мистическим опытом: Шурка в душе подозревал тётю Веру в «чужой» жизни, пытался поговорить с Таней, но сестра чётко пресекала его расспросы. Во время хаотичной сборной в госпитале Таня увидела своего друга Лютика, которым восхищалась за доброту и открытость, и пережила мучительные проводы: Лютика отправили на войну, и Таня не успела до конца извиниться за старые обиды.
Первое столкновение с войной оказалось неожиданно жестоким: начались исчезновения взрослых, кто-то умирал, других забирали неизвестно куда, жизнь ломалась, не спрашивая никого. Некоторые соседи, прежде казавшиеся родными, становились чужими: их маневры с вещами, карточками, даже едой выглядели уже как борьба за выживание, а не бытовые хлопоты. Вещи самой семьи вдруг оказались перемешанными с чужими предметами — мебель, картинки, даже игрушки были взяты либо после ареста прежних жильцов, либо отобраны в счёт раскулачивания. Таня впервые увидела, как бывшая однажды большой квартира стала местом с десятками переселённых семей, где каждому приходилось защищать свой клочок пространства.
Обои, гирлянда на потолке, посуда с ирисами и мебель с золотой полоской… Когда-то все эти вещи были одной большой семьёй. А теперь они жили у разных людей. Смешались с чужими колченогими кроватями, беспородными табуретками.
Всем приходилось учиться жить по-новому. Уже в первые дни войны каждый шаг становился подвигом — от попытки найти продукты в пустых магазинах до выбора, кому достанется последняя порция каши. Одни учились хитрить, другие вынужденно обманывали рядом, кто-то отправлял посылки родным, а кто-то боялся и мечтал быть просто незамеченным. Скрытое напряжение и отсутствие ясности будущего делали даже самые обыкновенные события поводом для ссор и отчаянных решений.
Блокада: голод, страх и разрушающийся город[ред.]
Блокада Ленинграда принесла страдания и страх, которым дети, казалось бы, привыкнуть не могли. Каждый день Таня, Шурка и Бобка голодали: карточки исчезали, хлеб становился твёрже, а редкие сладости были навсегда связаны с болью лишений. Соседей убивала голодуха, люди умирали прямо на улице или исчезали, будто их и не было. Шурка безуспешно пытался приобрести простой хлеб, но возвращался с жесткими пряниками, которые в итоге выбрасывал, потому что есть их было невозможно. Таня ежедневно сталкивалась с отчаянием других: кто-то прямо умирал у неё на глазах, кто-то уже не мог вспомнить, что значит сытость или покой.
Бобка находил спасение в единственной радости — любимой игрушке, потрёпанном плюшевом медведе. Образ этого Мишки приобретал всё более мистическое значение: он то оживал, то исчезал, то становился символом опасности и надежды одновременно. Вокруг детей всё ломалось — старые стены рушились от бомб, дома исчезали после авианалёта, улицы пустели. Их единственным другом и источником минимального уюта была маленькая преданная собачка Бублик, согревавшая их холодными зимними ночами.
От постоянного холода, голода и страха ожесточалась не только улица, но и сердце тёти Веры: она теряла силы, не знала, кому верить и как спасти детей, часто плакала по ночам. Бытовое насилие стало обычным делом — дети сами устраивали драки за еду, а соседи уже не стыдились красть друг у друга карточки и посылки. Маня, суровая женщина, выживала так, как могла: меняла хлеб на дрова, строила баррикады из мебели, ругалась за каждую щепку. Во дворах царили безысходность и обида, в квартирах исчезали даже такие мелочи, как сахар или столярный клей.
Шурка не смог спасти даже тайник с припасами — друг Витька предал его и ушёл на фронт один. Старшая Таня старалась быть опорой братьям, но даже её силы угасали: она вынуждена была раздавать последние часы или менять их на еду. Между детьми росло чувство взаимной вины и страха перед будущим. Когда один из дней выдался особенно тяжёлым, Таня, потеряв хлебные карточки во время драки за очередной батон, осталась ни с чем и испытала впервые настоящий ужас голода.
Но тётя Вера думала вовсе не о хлебе и карточках. Она думала о том, что учила детей быть вежливыми, не драться, а договариваться... Но вся её наука, оказывается, теперь им мешала. Она годилась для мирных времён.
Я ей сказала, что когда людям хорошо – они хорошие. Когда им плохо – они плохие. А когда им ужасно – они ужасные. А хороших или плохих людей или, там, добрых и злых – нет. И сейчас людям очень плохо. Вот и всё.
Исчезающие соседи и сгущающаяся мистическая угроза[ред.]
Соседи исчезали из квартир один за другим, покидая город или умирая. Казалось, что в Ленинграде оставались исключительно отчаявшиеся или те, кто надеялся на чудо. Всё чаще происходили странные события: исчезал плюшевый Мишка, оживали картины, а старинная дореволюционная мебель вдруг начинала «жить» собственной жизнью — нападала, пыталась удушить детей или прогоняла непрошеных гостей. Маня начала варить клей вместо еды, смехом и слезами встречая голод, а соседи, ведомые отчаянием, съедали остатки столярного клея. Бублик, не выдерживая сырости и холода, начал быстро стареть.
Дворничиха, властная и злая, контролировала этажи, выгоняла ненужных и присваивала себе карточки и вещи умерших жильцов. В какой-то момент братья и сестра остались практически одни: Тётя Вера ушла, оставив детей на произвол судьбы, а возвращалась всё реже и в истощённом состоянии. И когда завели разговор о хлебе и калоше с кашей, обнаружилось, что даже бытовые мелочи в эти дни могли спасти жизнь. Жизнь на улице сошла на нет: не работали школы, а учителя сами страдали от холода и голода.
Самым страшным стал тот день, когда дети нашли дверь, за которой никто не отозвался, и поняли, что посторонних не осталось, а мебель словно срослась с домом, отгораживая их от мира. В таких условиях страх детей перед воображаемыми существами — воронами, оживающими игрушками, живущими портретами — стал неотделим от страха перед настоящей смертью.
– Нам это померещилось, – твёрдо сказала Таня. – Вот не уверен. – Бобка! — голос у Тани был решительный. – Это ты его из кухни приволок? Пока мы ходили? Ты? Тебе же велели сидеть здесь.
Дети пытались бороться с отчаянием: находили сахар в обмен на ценные вещи, открывали посылки, верили, что мама когда-нибудь вернётся. Но и в этих редких радостях всегда пряталось тревожное ожидание — когда, где и как появится угроза, которую они не смогут назвать.
Катастрофа в квартире: смерть тёти Веры и вторжение живых картин[ред.]
Настоящей катастрофой стало возвращение Тани, Шурки и Бобки в изменившуюся квартиру. Всё начинало казаться чужим: стены двигались, коридоры удлинялись, Бобка жаловался на чувство холода, а улик угрозы становилось всё больше. Они обнаружили мёртвую тётю Веру на кухне — для маленького Бобки её пришлось назвать «куклой», чтобы не нарушить его невинность и не убить надежду. Только что являвшаяся единственной взрослой защитницей этих детей, Вера стала печальным символом утраты.
В этот момент ожили сразу два магических ужаса: плюшевый медведь, вывалившийся из картины, начал двигаться по комнате, а за ним потянулись и другие предметы мебели и быта. Мебель нападала, картина затягивала мальчиков и их любимого пса внутрь. Что ни пыталась объяснить Таня — всё равно происходящее казалось безумным, а спасения не было даже в самых простых действиях.
Дети в панике бросились бежать, и медвежонок, а затем Бобка и собачка Бублик исчезли в затянутой мистикой картине, а Таня и Шурка последовали за ними, оказавшись по ту сторону привычной реальности.
Падение в Туонелу: мир желаний и детские испытания[ред.]
Оказавшись в потустороннем мире — Туонеле, дети обнаружили, что здесь желания могут исполняться буквально, но любые мечты приводят лишь к новым опасностям. Таня и Шурка, скитаясь в пустом городе без снега, поняли, что даже мысль о мороженом моментально материализуется, но счастья не приносит. Они встретили странную, весёлую и непривычно щедрую «тётю Веру», но узнали в ней лишь фальшивый призрак, от которого пришлось бежать. Бобка тем временем плыл на лодке с девочкой, постепенно растворяясь вместе с любимым песиком из-за волшебных правил мира, где забытых и покинутых неминуемо ждёт исчезновение.
В этом мире Таня встретилась с загадочным Серым человеком, обсуждала с ним жестокость судьбы и настойчиво требовала объяснений. Здесь ход времени был искажен, старые жители города-на-картине предъявляли претензии детям как к ворам чужого, а их бывшие игрушки становились символами вины и освобождения. Младший Бобка благодаря Мишке пересёк шоколадный лес, преодолел соблазн коварной еды и узнал цену чистоты, навсегда запомнив прощание с медведем.
Я желаю сейчас – сию секунду! – маму и папу. И тётю Веру тоже можно, и дядю Яшу, и чтобы не было войны, и всё было хорошо! Ну? – Он подождал секунду. – И что? Где это?
Дети пытались выбраться, перебирались на трамвае, встречали старых друзей, сталкивались с моральными ловушками трамвайного кондуктора, называли себя ворами чужого. В искажённом мире всё было зыбко: даже победа на шахматной доске имела цену чужих слёз, а спасение возможно лишь через принятие вины.
Почему я не принёс ей тогда грушу? Ведь я мог. Мог! Мог!!! И сейчас могу. И сейчас я её принёс. Держи, Бобка. Погоди, вытру. Картина вся в пыли: эти новые жильцы ужасно нечистоплотны. Не учись у них, надо быть опрятным… Вот. Теперь ешь.
Жертвенная отвага Мишки и возвращение в ледяную реальность[ред.]
После череды испытаний дети смогли вырваться обратно, оказавшись вновь в ледяном Ленинграде. Шурка и Бобка, измотанные, нашли дорогу домой и были на грани смерти от холода — и именно в этот момент произошло чудо. Король игрушек, эксцентричный и похожий на Деда Мороза, появился у изнеможённых братьев и предложил необычные санные гонки, за которыми скрывалась тяжёлая борьба за выживание. Обессиленный Шурка потерял сознание, а Бобка увидел, как Мишка, выскочивший из картины, загорелся и бросился в печь, чтобы разжечь огонь и спасти детей ценой своей жизни.
Санки со всего маху врылись носом в сугроб. Шурка выдирался наружу ногами и рукой, а другой тащил Бобку. Раскидал снег. Выполз. От него валил пар.
Огромные ледяные мечи свисали с крыш. Но это были крыши! Знакомая твёрдая линия крыш.
Появление дяди Яши с собранными припасами и радостной новостью о небольшом отпуске на Новый год стало для оставшихся детей светом надежды. Но Яшу настигла тревога: никто не мог ответить, что стало с тётей Верой и Таней.
Поезд на восток: послевоенная надежда и открытый финал[ред.]
Таня пришла в себя уже в поезде, движущемся на восток вдали от страшного города и кошмаров блокады. Рядом с ней была тётя Вера — возможно настоящая, а может, её призрак или воспоминание. Таня хваталась за руку близкого человека, искала братьев, понимала, что судьба всей семьи, уцелевших соседей и всех детей теперь связана с этим медленным обнадёживающим движением на восток — прочь от войны, голода и смерти. Истощённые пассажиры поезда встречали неизвестность, принося с собой память о погибших, о потерянном городе, о дорогих исчезнувших людях. Финал оставил будущее открытым — уцелевшие отправились навстречу жизни, не забывая о цене, которую заплатили за выживание.