Исповедь «неполноценного» человека (Дадзай)

Материал из Народного Брифли
Перейти к:навигация, поиск
В этом пересказе не указан источник, взятый за основу пересказа. См. руководство по поиску и указанию источника.
В этом пересказе нет карточек персонажей. Вы можете помочь проекту, если оформите персонажей в карточки. См. руководство по карточкам персонажей.


Исповедь «неполноценного» человека
人間失格 · 1948 
Краткое содержание повести
Микропересказ: Молодой человек чувствовал себя отчуждённым от общества и пытался найти своё место в жизни. Он прожил жизнь, полную страданий, попыток самоубийств и борьбы с наркотиками, но так и не нашёл счастья.

Очень краткое содержание[ред.]

Этот пересказ не закончен. Вы можете помочь, дописав его.

Подробный пересказ по главам[ред.]

Повествование ведётся от лица Ёдзо Оба.

Предисловие[ред.]

Автор рассматривает три фотографии героя. Первая — детская. Мальчик лет десяти в окружении сестёр улыбается фальшивой, вызывающей неприязнь улыбкой. Вторая — гимназическая. Здесь улыбка уже не вызывает отторжение, но всё ещё выглядит искусственной, словно юноша с фотографии не чувствует «вкуса к жизни». На третьей голова этого же человека седа, а возраст определить невозможно. Лицо незапоминаемо, бесприметно, что раздражает и пугает одновременно.

Тетрадь первая[ред.]

Ёдзо Оба родился в богатой деревенской семье. Он много болел и с ранних лет осознавал, что не вписывается в общество и ничего не смыслит в человеческом предназначении. Ёдзо не мог понять, что доставляет страдания другим, какие сны им снятся, о чём они думают. Это беспокоило его и пугало.

И тут меня осенило: надо стать паяцем. Это будет последней попыткой перекинуть мост между собою и людьми.

В подтверждение Ёдзо приводит описание первой фотографии с кривой улыбкой на лице из предисловия. Однако постоянное ношение маски давалась тяжело. Людская злоба ввергала его в панический ужас. Сохранять спокойствие становилось невыносимо, и он ещё больше отгораживался ото всех наивным оптимизмом.

Стараясь рассмешить других, он носил тёплый свитер летом, изображал «индейский танец», обмотавшись ситцевым платком. В школе за хорошую успеваемость и состоятельность семьи Ёдзо уважали. Это смущало и заставляло его паясничать и там. Рисуя каракули на уроках, сдавая смешные и дерзкие сочинения, он добился низких баллов по поведению.

Ёдзо признавался, не вдаваясь в детали, что в те годы служанки и слуги совершили с ним гнусности, лишив его целомудрия. Он же, разучившись говорить правду и доверять, тогда ни с кем не поделился этим.

Тетрадь вторая[ред.]

Ёдзо с лёгкостью поступил в гимназию и стал любимцем класса. Он снимал комнату, съехав от родителей. Сделавшись в паясничестве своём, которое проще давалось перед чужими людьми, искуснее, он тем не менее был уличён тихоней класса Такэичи. Тот заметил, что Ёдзо нарочно упал на физкультуре. Никто не обратил внимания на этот инцидент, но с тех пор герой всё время опасался, что Такэичи его раскроет, и решил с ним сблизиться.

Позвав Такэичи в гости, Ёдзо прочистил ватой и спиртом его разболевшееся тогда ухо. В ответ на заботу гость заметил, что Ёдзо «бабы обожать будут». И правда, женщины благоволили к нему, а он считал их загадочными. Они острее мужчин реагировали на клоунаду, неустанно требуя продолжения. Даже в то время сёстры Анесса и Сэцуко, у тёти которых он и снимал жильё, любили заходить к нему в комнату, чтобы поболтать и подурачиться, что приводило Ёдзо в неописуемый ужас. Но всё же пророчество тогда ещё не расцвело в полную силу.

Однажды Такэичи принёс Ёдзо книгу, как он выразился, с «приведением» — автопортретом Ван Гога.

Уже потом, гораздо позднее я понял, что именно тогда передо мной разверзлась пропасть, в которую я до сих пор продолжаю лететь.

«И мне хотелось бы писать такие приведения…» — вырвалось у Ёдзо. Ещё в школе он увлекался рисованием, находя в нём отдушину, возможность выразить свои ощущения. Но лишь сейчас понял, как именно ему стоит рисовать. Он принялся за автопортрет, изобразив истинного себя с вечной тоской в душе. Показал его только Такэичи, который выдал тогда своё второе пророчество — из Ёдзо получится большой художник.

Ёдзо перебрался в Токио, по настоянию отца поступив в гимназию, хотя сам хотел идти в художественное училище. Недолго прожив в общежитии, он съехал на отцовскую дачу в Уэно-Сакураги, получив диагноз инфильтрат в лёгких. Усиленно паясничая на учёбе, дома он обычно читал и рисовал. В тайне от отца он посещал студию художника Синтаро Ясуды, где познакомился и подружился с Масао Хорики, который научил его пить сакэ, развлекаться с проститутками, закладывать вещи в ломбард и разглагольствовать о левых идеях.

Хорики был старше Ёдзо на шесть лет и закончил частное училище изящных искусств. Он быстро взял шефство над другом, помогая ему освоить навыки проживания в Токио. Ёдзо считал Хорики глупцом, но с ним было интересно развлекаться.

Ёдзо зачастил к проституткам, находя в компании, как он считал, этих умственно отсталых, покой и освобождение от вечного страха перед людьми. Словно уловив эту близость к женщинам, другие девушки так же стали липнуть к нему. Ёдзо был с ними холоден и в итоге, не выдержав, перестал ходить к проституткам, переключившись на коммунистические чтения. Говорили там сплошь азбучные истины, но коммунистический кружок привлекал Ёдзо не идеями — ему импонировал дух подполья. Он часто и успешно выполнял разные поручения товарищей по кружку.

Тем временем отец продал дачу, и Ёдзо пришлось снять комнатку в квартале Морикава, что ударило по его кошельку. Учёбу и живопись он практически забросил, занимаясь лишь работой в кружке, где стал начальником опергруппы, и распитием сакэ с Хорики. Но кружок требовал всё больших усилий, и Ёдзо его оставил, сосредоточившись на выпивке.

Тогда же он познакомился с официанткой Цунэко из кафе на Гиндзе. К этому моменту Ёдзо осмелел настолько, что сам без Хорики поехал в кафе и пил там, имея всего десять йен в кармане, на деньги той самой официантки. Цунэко успокоила и сразу расположила к себе Ёдзо, раскрывшего перед ней самые мрачные стороны своей жизни. Она была родом из Хиросимы, замужем, но муж её сидел в тюрьме.

Однажды Ёдзо зашёл к ней в кафе вместе с Хорики, они сильно напились и поссорились. Ёдзо не помнил всего, но не упустил того, как ужасно Хорики вёл себя с девушкой. Очнулся Ёдзо у Цунэко дома, где она и предложила ему совершить двойное самоубийство, утопившись в море. Ёдзо выжил, а Цунэко умерла.

Поднялась шумиха, от Ёдзо отреклась семья. Просидев какое-то время в полиции, после ряда допросов он перешёл под опеку поручителя в Йокогаме до окончания разбирательств.

Тетрадь третья[ред.]

Поручителем стал отцовский прихвостень по прозвищу Палтус. Он выделил Ёдзо крошечную комнатушку в своём доме, за что получал скромное довольствие, высылаемое братьями тайно от отца. Из гимназии Ёдзо отчислили. Палтус запретил ему выходить из дома. Суд всё откладывался.

В семье решили, что дадут денег Ёдзо, если он захочет продолжить учёбу. Палтус, подводя к этому, поинтересовался у Ёдзо, чего он сам хочет. Но тот, не зная правильного ответа, рассказал про рисование, а на следующий день ушёл к Хорики за советом. Друг встретил его отнюдь не радушно, а получив телеграмму от Палтуса, вообще отправил обратно домой.

Домой Ёдзо так и не вернулся, поселившись у Сидзуко, с которой в тот день познакомился у Хорики. Единственной его обязанностью было сидеть днём с её пятилетней дочкой Сигэко, и вскоре Ёдзо стала тяготить жизнь альфонса. Сидзуко нашла ему подработку — рисовать комиксы в редакции детского журнала, где работала сама. Но чем больше Сидзуко опекала Ёдзо, тем сильнее тот начинал хандрить, чувствуя себя безвольным перед ней.

Как ни в чём не бывало объявился Хорики. Ёдзо пил, вёл себя вызывающе в барах, закладывал вещи Сидзуко. Поняв, что приносит ей и Сигэко лишь несчастье, он ушёл, поселившись у Мадам.

Мадам была хозяйкой бара в Кебаси. В ту пору у Ёдзо начала исчезать настороженность к людям. После чашки сакэ он мог подойти к завсегдатаем бара и начать разглагольствовать об искусстве.

Год он только рисовал комиксы в различных третьесортных журналах и выпивал. А затем в его жизни проявилась восемнадцатилетняя Ёсико, торговавшая табаком в киоске напротив бара. Всякий раз она уговаривала Ёдзо не пить. Он как бы в шутку сказал, что бросит, если Ёсико выйдет за него, и она согласилась. Они поженились, а мадам, проявив благородство, помогла молодожёнам снять комнату в Цунэдзи на берегу реки Сумида.

Ёдзо бросил пить и наслаждался семейной жизнью, чувствуя, что наконец становится как все. Но в очередной раз объявившийся Хорики снова стал таскать его по барам и гостям. Они дружили, как и прежде, непрестанно подкалывая друг друга. Но, однажды, препираясь дома у Ёдзо, застали ужасную картину: Ёсико насиловал один из заказчиков комиксов.

С той поры я начал седеть, во мне не осталось ни толики уверенности в себе, мнительность становилась все более острой, несбыточными представлялись какие-либо надежды, радости, сочувствие.

Проблема была не в том, что он не мог простить жену, а в том, что она пострадала из-за своей доверчивости — того самого качества, к которому Ёдзо стремился всю жизнь.

Как-то, придя домой, он нашёл смертельную дозу снотворного, припрятанного Ёсико, и выпил её сам. Пробыв три дня при смерти, он пришёл в себя и вернулся к напуганной жене. Здоровье и внешний вид Ёдзо становились всё хуже, один раз он даже упал на улице и кашлял кровью. Зайдя в аптеку за лекарствами, он купил морфий и постепенно пристрастился. Дошёл до того, что ради морфия рисовал и продавал порнографию, вступал в связь с калекой-аптекаршей.

Он увеличивал дозу, пока не остался единственный выход — смерть. В отчаянии Ёдзо написал отцу о своём состоянии, но вместо ответа явились Палтус и Хорики, которые отвезли его в психбольницу.

Через три месяца лечения за Ёдзо приехал старший брат. Сообщив, что отец скончался, он перевёз Ёдзо в деревню, купил старый дом и даже нанял пожилую служанку. Ёдзо согласился на всё, смерть отца ошеломила его, опустошила и привела к апатии. Он окончательно уверился в своей неполноценности, утратив даже способность страдать.

Я теперь не бываю ни счастлив, ни несчастен. Все просто проходит мимо.

В 27 лет его голова была почти бела.

Послесловие[ред.]

Автор поясняет, что не знаком с героем лично, но встречал описанную в тетрадях мадам, посещая её бар в Токио. Писатель столкнулся с ней в Фунабаси, где мадам и отдала ему записи, решив, что они пригодятся для романа. Лет десять назад Ёдзо прислал ей их в конверте без обратного адреса. Где он теперь и жив ли вообще — неизвестно.