Людей всегда мучают разные сожаления. Рассказчик часто сожалеет, что не знает ботаники, в частности, всех растений Средней России. Было бы интересно знать свойства всех этих деревьев, кустарников, трав.
Самое сильное сожаление вызывает у нас стремительность времени. Не успеешь оглянуться, как уже кончилось детство, потом молодость, тускнеют глаза… Одно из самых сильных — это сожаление о том, что не удалось, и, пожалуй, не удастся увидеть весь мир в его таинственном разнообразии. Не хватает ни времени, ни здоровья на знакомство даже со своей страной. Рассказчик, например, не видел Байкала, острова Валаама, усадьбы Лермонтова в Тарханах. Но это не так уж страшно, если вспомнить свойства, качество уже увиденного. Можно, даже сидя всю жизнь на одном месте, увидеть необыкновенно много. Всё зависит от пытливости и от остроты глаза.
Одно из неизвестных, но действительно великих мест в нашей природе находится всего в десяти километрах от бревенчатого дома, где рассказчик жил каждое лето. То место, о котором он хочет рассказать, называется скромно, как и многие великолепные места в России: Ильинский омут.
Оно не связано ни с какими историческими событиями или знаменитыми людьми, а просто выражает сущность русской природы. Такие места действуют на сердце с неотразимой силой и наполняют нас душевной лёгкостью и благоговением пред красотой своей земли, перед русской красотой. Они благостны, успокоительны, в них есть нечто священное. Рассказчик много видел просторов под любыми широтами, но такой богатой дали, как на Ильинском омуте, больше не видел и никогда, должно быть, не увидит. Кажется, что цветы и травы — цикорий, кашка, незабудки и таволга — приветливо улыбаются прохожим людям.
Но главная прелесть этих мест была в открытом для взора размахе величественных далей. Они подымались ступенями и порогами одна за другой. Как будто какой-то чудодей собрал здесь красоты Средней России и развернул в широкую панораму. На третьем плане поднимались к высокому горизонту леса. Они кое-где расступались, и в этих разрывах открывались поля зрелой ржи, гречихи и пшеницы. А там, за хлебами, лежали сотни деревень. От них долетал — так, по крайней мере, казалось — запах только что испечённого ржаного хлеба, исконный и приветливый запах русской деревни.
За Ильинским омутом была видна в отдалении зелёная стена — лес на правом берегу Оки. Далеко за этим лесом пряталась усадьба Богимово, в которой одно лето жил Чехов. Он написал здесь «Остров Сахалин» и «Дом с мезонином». Никого из русских писателей, кроме Пушкина и Толстого, не оплакивали с такой тоской и болью, как Чехова.
Мне довелось побывать во Франции, посмотреть многие достопримечательности, в частности, старинное поместье, где провёл последние свои годы Жан-Жак Руссо. Вскоре мне нестерпимо захотелось домой, на Оку, на Ильинский омут, где меня дожидались ивы, туманные русские равнинные закаты и друзья.