Николай Степаныч семь лет назад расстался с матерью, а потом и с Россией. Он побывал в Африке, в Италии, на Канарских островах, потом опять в Африке, где некоторое время служил в иностранном легионе. Он всё чаще вспоминал мать. Её второй муж, немец, умер во время войны. В Берлине ему принадлежали два дома, и Николай Степаныч полагал, что мать не бедствует. За эти годы он окреп, огрубел, лишился указательного пальца.
Он приехал в Берлин, поселился в дешёвой гостинице. У зубного врача он узнал адрес матери. Николай Степаныч не знал, как она его встретит. В детстве она его не баловала, и позже ему часто казалось, что он ей был мало нужен.
Встреча с сыном страшно возбудила её. У неё были подстриженные крашенные волосы, а лицо было раскрашено с особой тщательностью. И всё было в ней чужое, беспокойное и страшное. Николай Степаныч заметил накрытый на двоих стол, бутыль ликёра, две рюмки и огромный пирог. Она была странно рассеяна, прислушивалась не к его рассказу, а к чему-то постороннему. Она явно ждала кого-то, кому предназначался новый довольно безвкусный серебряный портсигар в белой коробочке.
В передней затрещал громкий звонок. Мать не пошла открывать и не разрешила сыну впустить гостя. Она зарыдала и сказала, что ей скоро исполняется пятьдесят лет - всё кончено. Николай Степаныч сказал, что завтра уедет на север, может быть в Норвегию, или на море, китов бить. Он обещал писать. Как только он ушёл, она кинулась к телефону.