Загадка Богдановича (Стрельцов)
Очень краткое содержание[ред.]
Отец поэта Адам Егорович был талантливым ученым-этнографом, но его научная карьера не сложилась. После смерти первой жены, он покинул Белорусь вместе с сыном и переехал в Нижний Новгород. Максиму Богдановичу было пять лет когда умерла его мать.
После смерти сына Адама Егоровича попросили написать о нем воспоминания. Он понял, что сын опередил время, а сам Адам Егорович разминулся с эпохой. Но главное его наследие — сын Максим, впитавший дух предков и ставший великим поэтом.
Он рос вдали от родины, но светлая память о ней звала его назад. Белоруссия стала страной обетованной, куда он должен вернуться, чтобы принести пользу народу.
Богданович шел к Белоруссии дальними путями, но тем сильнее любил ее. Изучать язык по словарям — что может быть труднее для поэта? Но он упорно двигался к цели. Главное — он был белорусом в душе.
Поэт выступал и как критик, стремясь направить развитие молодой белорусской литературы. Призывал писателей расширять круг тем.
Богданович размышлял о природе творчества. Искусство для него — создание новой реальности. Поэт творит красоту, высекая «искры из грубых каменьев» бытия. Но этот труд требует жертв, «огня мучений».
Богданович никогда не стоял в стороне от магистрального пути литературы. Напротив, именно он во многом определял этот путь. Поэт соединял в себе дарования Купалы и Коласа, но шел дальше их. Он раздвигал границы белорусского искусства, выводил его на мировую арену.
Без Богдановича не было бы белорусской поэзии в ее нынешнем виде. Его лаконизм, емкость образов, умение видеть главное — бесценный дар потомкам. Поэт успел так много, но мог бы свершить еще больше, если бы не ранняя смерть.
Подробный пересказ по главам[ред.]
Молодому воробью плохо[ред.]
Мать Максима Богдановича умерла от туберкулеза в возрасте 27 лет. Старший брат умер в 18 лет. Спустя год после его смерти у Максима открылся туберкулёзный процесс.
Зима, 1917 года. Поезд уходил на Юг. В Ялте Максим снимал комнату окна которой выходили на море. Он пытался писать, но ничего не выходило. Нередко вечером когда в лампе шипел керосин, ему мерещилась тень Сальери она мелькала у двери и по стенам. Однажды ему приснился Чехов. Это был солнечный день писатель играл во дворе с журавлём которого приручил.
Когда пришла весна Максим стал чаще выбираться на улицу. Однажды он взглянул на себя в отражени витрин и ужаснулсч обнаружив что сильно похудел. Вскоре он почувствовал себя совсем плохо. Несколько дней подряд не выходил из дому. Хозяйка пригласила больничную сестру. За день до смерти ему стало легче. Он попросил хозяйку купить ему свежей клубники. Съел две-три ягоды и больше не смог. Вскоре хозяйка нашла поэта мертвым. В его руке было скомканное письмо отцу без адреса.
Здравствуй, старый воробей. Молодому воробью плохо… Мокроты у меня много, температуры высокие… ослабел до предела. Скоро начнутся жары, надо будет уезжать из Ялты, а как в таком виде поедешь?..
Хозяйка не знала, что Адам Егорович Богданович жил совсем близко, в Симферополе.
Старый воробей[ред.]
Отец поэта, Адам Егорович, был ученым-этнографом. В юности он жадно осваивал знания, боролся с трудностями. Ему была интересна литература и театр, банковское и горное дело, но только в этнографии он оставил значимые труды. Он признавал: «Написал я много, но толку мало». Адам Егорович был просветителем, в молодости много сил посвятил революционной борьбе.
После смерти первой жены, матери Максима, он покинул Белорусь. Отец вспоминал, что писать стихи Максим начал в возрасте 10-11 лет. Семья жила Нижнем Новгороде и первые свои стихи Максим показывал крёстной.
В своих воспоминаниях он пишет что «не мешал своим детям быть, чем они хотят, но, в сущности, никогда не был доволен тем, что они есть».
Однако автор нашёл воспоминания Анны Волосович Грязновой. Оказалось что Максим хотел учиться в Петербурге, и посвятить себя изучению языка и истории Белоруссии. Но по воле отца ему пришлось потратить пять лет на изучение юридических наук, к которым не лежала его душа.
Адам Егорович видел смысл своей работы в сохранении для будущих поколений всех тех богатств белорусской речи которые достались ему от бабушки. Но главным его наследием оказался — сын Максим ставший поэтом.
Страна обетованная[ред.]
Максим Богданович уехал из Белоруссии после смерти матери в возрасте пяти лет. Смерть матери оказала сильное впечатление на мальчика и лишила его родины, но светлая память о ней звала назад, в Белорусь.
Мало кто понимал устремления Максима и даже в семье его увлечения считались чудачеством. В то время Максим опубликовал свой первый сборник стихов «Венок». Он жил мечтой о свободе, раскрепощении своего народа, и мысль об этом властно звала Максима вернуться на Родину.
Оригинал и копия[ред.]
Впервые Богданович приехал на родину в 20 лет. К тому времени он был известным белорусским поэтом, но почти не владел родным языком. Просил поправлять произношение, стыдился русизмов в стихах. Но при этом глубже многих понимал задачи национального возрождения.
В двадцать два года он подарил своей двоюродной сестре рукописный сборник своих стихов на русском. Автор сравнил оригиналы стихов поэта с их переводами: Белорусское стихотворение отличалось ритмом, выразительностью и изяществом формы.
Собственные переводы Богдановича на русский язык лишены очарования оригиналов на беллорусском, где интуиция художника преодолевала недостаточное знание языка. В этом — загадка и уникальность творчества Богдановича.
Еще и критик[ред.]
В 1911 году Богданович написал статью «Глыбы и слои. Обзор белорусской художественной литературы за 1910 г.»
Богданович считал девятьсот десятый год переломным. Он видел что количественное накопление литературных произведений перешло в качество. Он высоко оценивал творчество Купалы за оригинальную разработку новых тем.
Богданович глубоко понимал проблемы белорусской литературы, и видел задачу литературы не только в отоброжении тех или иных идей, а в поиске, в разностороннем исследовании жизни. Он хотел видеть белорусскую литературу разносторонней, свободной, достигшей мирового уровня.
В завоеванном царстве[ред.]
Первые стихи, обратившие внимание на Богдановича, относились к циклу «В зачарованном царстве». Кто-то из критиков оценивал их высоко и считал новаторскими, а кто-то называл декадентскими. Но поэт не был ни декадентом, ни символистом. Он по-новому осваивал фольклор.
В его цикле нет поэтизации язычества. Лешие и водяные у Богдановича жалки и одиноки они влекут трагическое животное, в подлинном значении этого слова, существование. Им не хватает света разума, они томятся по человеку. Поэт показывает, как хаос уступает место гармонии, рождаемой человеческим разумом.
Человек поначалу слит с природой но потом вырывается из нее осмысливает, становится ее душой и разумом. Он не теряет связи с природой, красота мира, немыслима без человека, но это уже связь творческая.
Идеалом для Богдановича была не поэзия язычества, а гармонически развитая человеческая личность, наделенная способностью чутко воспринимать красоту мира.
Мадонны[ред.]
Богданович жил одинок, причина крылась в особенностях его творческой натуры.
Цикл стихотворений «Мадонны» является уникальным в белорусской поэзии. В нем Богданович переносит ренессансные тенденции к белорусской действительности. Его идеал — Мадонна, дева-мать. Богданович узрел черты Мадонны и в простой деревенской девушки и двоюродной сестре.
В своих стихах он воспевал в женщинах не внешнюю, красоту, а внутреннюю душевную. Героям его стихотворений свойственно благородство и чистота посмыслов.
Поэта влекла вечная загадка женственности.
Любовь к Анюте Гапонович стала очередной неудачей поэта. Эта девушка не могла понять его высоких порывов. Но Богданович винил не ее, а себя, свой дар провидеть в женщине то, чего в ней, быть может, нет. Трагедия художника — в вечном разладе мечты и действительнсти.
цикл «Мадонны» он дополнил циклом «Любовь и смерть», где воспел подвиг материнства. В муках рождения для него слились любовь и страдание, жертва и искупление.
Искры из холодных камней[ред.]
Богданович — классик в высшем смысле слова. Он соединил в творчестве заветы Купалы и Коласа, но пошел дальше них. Его поэзия философична, аналитична, вбирает все богатство мира.
Поэт размышлял о природе творчества. Искусство для него — не копия жизни, а создание новой реальности. Поэт творит красоту, высекая «искры из грубых каменьев» бытия. Но этот труд требует жертв, «огня мучений». Богданович остро ощущал трагизм творчества.
Ибо «кусок грубой жизни» превращается в жемчуг все той же силой осознанных чувств. Ибо песни засверкают лишь тогда, когда раскалятся «в огне мучений».
Поэзия, по мысли Богдановича, рождается в муках творчества. Он не принимал «кваканья» бездумных рифмачей, отстаивал строгую дисциплину стиха. Поэт, в его представлении — труженик. Но при этом Богданович признавал, что есть тайны, недоступные искусству.
Порой он сомневался в своем даре: «Не воротить, не разбудить былого чувства им, как мне вовек не оживить его стихом своим».
И все же поэт верил, что искусство нужно людям, как свет и тепло. Христос в «Апокрифе» говорит музыканту: «Ибо нет правды в том, кто говорит, что ты — лишний на земле. Истинно говорю я тебе: вот подойдет к нему (к крестьянину) час горечи — и чем он развеет свою печаль, кроме твоей песни?» Красота и польза неразделимы, как василек и колос, взращенные на одной ниве. Таков выстраданный вывод Богдановича.
Ошибался ли Богданович?[ред.]
В 1915 году Богданович заявил: «Белорусских стихов у нас еще не было, — были лишь стихи, написанные белорусским языком». Что он хотел этим сказать? Неужели отрекся от своего и чужого творчества?
Нет, Богданович не отрекался, он просто остро чувствовал потребность в новом искусстве, созвучном грозному времени. Шла мировая война, рушились судьбы, впереди маячили великие потрясения. Поэт опасался, что литература в прежнем виде не сможет принести пользу народу в час испытаний.
Выход он видел в создании национального героического эпоса, который вобрал бы в себя все богатство народной культуры. Богданович хотел облечь фольклор в совершенные литературные формы и вернуть народу его же духовные сокровища. Так родились его стихи «белорусского склада» — «Максим и Магдалена», «Стратим-лебедь» и другие.
Это была не стилизация, а смелый творческий эксперимент. Поэт как бы восполнял пробел в истории, заново творил эпос, которого белорусы были лишены. Он опирался на фольклор, но свободно обращался с материалом, подчиняя его законам искусства. Богданович блестяще решил свою задачу, обогатив белорусскую поэзию новыми жанрами и образами.
Путь, на который он звал, не был единственным. Сам поэт предупреждал, что нельзя забывать уроки мировой культуры. Но в тот исторический момент обращение к народным истокам было необходимо и плодотворно. Вскоре и Купала напишет свою «Бондаровну», следуя заветам Богдановича.
Апология[ред.]
Да, Богданович знал и творческие неудачи, и горечь непризнания. Он, как и все, платил дань несовершенству тогдашнего литературного языка. Но все это меркнет перед силой и красотой его поэзии, перед подвигом его недолгой жизни.
Богданович никогда не стоял в стороне от магистрального пути литературы. Напротив, именно он во многом определял этот путь. Поэт соединял в себе дарования Купалы и Коласа, но шел дальше их. Он раздвигал границы белорусского искусства, выводил его на мировую арену.
Без Богдановича не было бы нашей поэзии в ее нынешнем виде. Его лаконизм, емкость образов, умение видеть главное — бесценный дар потомкам. Поэт успел так много, но мог бы свершить еще больше, если бы не ранняя смерть. Сколько замыслов унес он с собой!
Остался один «Венок». Не старайтесь вплести туда новые цветы: те, что там есть, никогда не завянут. Сплетайте свои венки. Не старайтесь оторвать хоть один листочек от тех лавров: прежде чем стать собою, они были терниями.
А в далекой Ялте на его могиле цветут ирисы — цветы вечной красоты и печали.
За основу пересказа взят перевод П. Кобзаревского из сборника «Журавлиное небо» (М.: Известия, 1978).