Сено спасал[ред.]
В клинике дожидаются своей очереди к глазному врачу старый человек и его сын. Обычное дело: плохо видящий или вовсе слепой отец, а с ним помощник, для сопровождения по врачам да кабинетам. Старику делали операцию. Доктор предупреждал: после операции не нагибаться, тяжелее ложки ничего не поднимать. Но это в городе хорошо. А на хуторе…
Это как раз после Троицы случилось. Привезли сено. Степное сенцо, пахучее, зелёное. Сын обещал после работы подъехать, сложить его. А тут, как на грех, стало замолаживать, тучки пошли. Старик подумал: намочит дождь сено, потом суши, почернеет, сгубится сенцо, и решил полегонечку его складывать.
Берёгся, как доктор велел: не более двух килограмм. А тучи идут… Он заторопился, навильники всё больше становятся, всё тяжелее. Успел до дождя всё сено сложить, но перегрузки вызвали слепоту.
Рядом сидящий сын слушает отца, вздыхает, эхом повторяя без укора: «Сено спасал…». Он всё понимает…
«Какое у нас чудо…»[ред.]
Внук писателя Митя живёт с родителями в пятиэтажном многолюдном доме. В небольшом дворе автомобильная толчея.
На подворье, к дому, саду и огороду Митя приходит или приезжает обычно весной. Как-то весной подъехали ко двору. Митя, конечно, первым из машины выскочил и умчался. Потом истошно закричал — звал деда посмотреть чудо. Оказывается, на не расчищенной клумбе расцвёл один тюльпан. А через неделю ещё большое чудо — расцвели все пять тюльпанов. Весной да летом утренний долгий обход подворья всегда в радость. Расцвели репешок, заросли зорьки.
На огородных грядках много всего, чтобы поглядеть, похрустеть, посладиться… В свою пору в саду созревают абрикосы, виноград, груши…
«На кого ты нас кинул…»[ред.]
Недавно на улице к писателю подошла женщина, сказала, что в газете прочитала его рассказ про военные годы. Прочитала и так плакала, так плакала. Она рассказала, что они жили на хуторе. Папа ушёл на войну, и его убили. Возле хутора самая битва была. Про неё теперь говорят — Сталинградская битва… Так страшно было: стреляют, бомбят. Немцы пришли, потом наши.
Когда война кончилась, был колхоз, но жили бедно. Голод был. Из лебеды щи варили. Вязовые листья запаривали, делали кашу. Шли в пищу козелик, китушки, скорода. Жёлуди вымачивали, толкли и пекли джуреки, пышки такие. Но желуди запрещалось собирать. За это штрафовали. Мамочка причитала: «Господи… на кого ты нас кинул». Это она о папе.
Спасала их коровка. Она и в упряжке ходила: пахали, возили на ней. Сенца старались добыть, а с сеном было трудно. Косить разрешалось только колхозу. Под кустами серпом тайком косили, если бригадир замечал, то отбирал.
Прочитав рассказ, женщина всё вспомнила. Так плакала, так плакала…
«Хорошо, когда рядом…»[ред.]
Летняя пора — время купания, Дон рядом. Внук писателя Митя говорил: «Хорошо, у кого есть дедушки и бабушки. Дедушки нас купаться возят. А то мы бы дома сидели, в такую жару». Днём, на пляже у воды сплошная детвора кипит. От маленьких, какие лишь ползают, до взрослых. Мите восемь лет, одного не отпустишь.
Тучный седой старик стоит, словно врытый, по пояс в воде. Два малых вьюна возле него кружат, барахтаются. Он стоит и стоит. Куда деваться? С берега за этой мелкотой не уследишь.
Митя плавать научился неплохо для его возраста. Писатель тоже стоит в воде, начинает мёрзнуть. А это ему ни к чему, потому что новую хворь подцепил: холодовая аллергия. Зябнуть никак нельзя. Иначе — приступ, таблетки, а то и «скорая помощь» с уколами.
Вода шуток не любит. Тонут и взрослые, и дети. Совсем недавняя память: дед с малым внуком катались на лодке; внук в воду упал и сразу камнем на дно ушёл. Хоронили двоих: утонувшего внука и деда, который повесился.
Глаз да глаз нужен, а запретить нельзя… Это ведь такое счастье: тёплое лето, вода, солнце, белый песок — детство, которое долго помнится.
«Доча, погоди…»[ред.]
В середине XX века Борис Екимов прочитал повесть Валентина Распутина «Деньги для Марии». Простой сюжет: у продавца сельского магазина Марии обнаружили денежную недостачу. Как говорится, проторговалась. Недостачу надо погасить, то есть, деньги внести, а сумма для сельского жителя тех времён немалая. Если не вернёшь деньги, будет суд и тюрьма. Дети останутся сиротами. Так было в те годы. Вот и идёт Мария по людям, по знакомым, от двора к двору. И везде — отказ. Жили небогато. И не все понимают чужую беду…
Повесть горькая, хорошо написанная. Последние строки её — от автора: «Молись Мария…». Это когда Мария переступает порог последнего дома, прося о помощи.
В семидесятые годы XX века в донском краю произошла сельская история, похожая на распутинскую. Её описал Борис Петрович. На хутор Клеймёновский в тамошний магазин прислали новую молоденькую продавщицу, окончившую в райцентре «курсы продавцов».
Проработала она полгода, не больше. Приехала проверка и обнаружила недостачу, которую надо покрыть деньгами за неделю. Иначе — уголовное дело. А у девочки-продавщицы какие деньги? Мать у неё — уборщица, отца нет. И конечно же, любому ясно, что обманули её в райцентре, на базе, при получении товара. Молодая девчушка, тихая. Вот и получилось.
И пошла продавщица по хутору, простодушно просила: «Помогите… Я верну… Я буду работать… Я вам расписку и всё верну… Обязательно… Господом… Богом клянусь…». Не все, но верили и давали деньги. Хотя жилось тогда непросто. Как говорится, от сумы да тюрьмы… А девушка-то молодая, славная.
Нужную сумму молодая продавщица собрала. До суда дело не дошло. К Тарасовым она за деньгами тоже приходила. По хуторским меркам Тарасовы жили богато: скотина, птица, большой огород. Хозяин — трудяга, лучший тракторист, но зарплаты колхозные, копеечные. Денег всегда было мало. Что-то набрали. Не меньше других наскребли.
Когда девушка деньги приняв, поблагодарила и ушла, Тарасов вдруг спохватился: за зеркалом полсотни лежит. Забыли! Он достал деньги и заспешил на крыльцо, с криком: «Доча, погоди!… Погоди, доча!!». Тарасов — мужик тучный, не меньше центнера весом. На пороге он споткнулся и рухнул на крепкие дубовые перила. Девушка его услышала, вернулась, взяла деньги.
Раиса долго мужа лечила своими средствами, и по всему хутору разнесла: «Доча, погоди! Погоди, доча!…». Люди подсмеивались, но по доброму. Тарасова уважали.