Детство (Горький)/Глава 11
Очень краткое содержание[ред.]
Нижний Новгород, вторая половина XIX века. После некоего происшествия мать Алёши окрепла и стала хозяйкой в доме, а дед сделался тихим и задумчивым. Он читал таинственную книгу на чердаке и дарил матери старинные наряды.
У матери часто бывали гости, особенно братья Максимовы. После святок Алёшу и его двоюродного брата Сашу отвели в школу. Саша сразу возненавидел учёбу и постоянно придумывал способы не ходить туда: терял книги, забывал дорогу, убегал. Даже когда им наняли провожатого, Саша снял валенки и убежал босиком по снегу.
Однажды вечером Саша лежал с Алёшей на полатях и жаловался:
Мачеха меня не любит, отец тоже не любит, и дедушка не любит,- что же я буду с ними жить? Вот спрошу бабушку, где разбойники водятся, и убегу к ним
Вскоре Алёша заболел оспой. Его поместили на чердак, где за ним ухаживала бабушка.
Она рассказывала внуку истории про его отца Максима: как тот тайно женился на матери Алёши, как дед сначала противился браку, а потом принял зятя, как дядья из зависти столкнули Максима в прорубь. Отец уехал с семьёй в Астрахань.
Подробный пересказ[ред.]
Деление на главы — условное.
Изменения в доме: новая роль матери и перемена в деде[ред.]
После этой истории мать сразу окрепла, туго выпрямилась и стала хозяйкой в доме, а дед сделался незаметен, задумчив, тих непохоже на себя.
Варвара теперь жила в двух комнатах передней половины дома и полностью управляла хозяйством.
Василий Васильевич почти перестал выходить из дома и всё время проводил на чердаке, читая таинственную книгу «Записки моего отца».
Книгу он хранил в укладке под замком и всегда мыл руки перед тем, как её взять. Она была коротенькая, толстая, в рыжем кожаном переплёте с выцветшей надписью на синеватом листе. Дед надевал очки в серебряной оправе и долго приспосабливал их, глядя на надпись. На вопросы Алёши о содержании книги он отвечал, что это ему знать не нужно, но после смерти он завещает книгу внуку вместе с енотовой шубой.
Дед стал говорить с матерью мягче и реже, внимательно слушал её речи, поблёскивая глазами, и ворчал, отмахиваясь: «Ну, ладно! Делай, как хошь...» Он доставал из сундуков диковинные наряды прошлых времён: штофные юбки, атласные душегреи, шёлковые сарафаны, тканные серебром, кики и кокошники, шитые жемчугами, тяжёлые мордовские мониста, ожерелья из цветных камней. Всё это он приносил охапками в комнаты матери и раскладывал по стульям и столам.
В наши-те годы одёжа куда красивей да богаче нынешней была! Одёжа богаче, а жили - проще, ладнее. Прошли времена, не воротятся!
Однажды мать вышла из соседней комнаты, одетая в синий, шитый золотом сарафан и жемчужную кику. Низко поклонившись деду, она спросила: «Ладно ли, сударь-батюшка?» Дед, весь заблестев, обошёл вокруг неё и сказал невнятно: «Эх, кабы тебе, Варвара, большие деньги да хорошие бы около тебя люди...»
Святки и гости матери[ред.]
У матери часто бывали гости, чаще других братья Максимовы. Пётр был мощным красавцем-офицером с большущей светлой бородой и голубыми глазами — тем самым, при котором дед высек Алёшу за оплевание старого барина.
Евгений был высоким, тонконогим, бледнолицым мужчиной с чёрной остренькой бородкой.
Его большие глаза были похожи на сливы, одевался он в зеленоватый мундир с золотыми пуговицами и золотыми вензелями на узких плечах. Он часто взмахивал головою, отбрасывая с высокого лба волнистые длинные волосы, снисходительно улыбался и всегда рассказывал глуховатым голосом, начиная речь словами: «Видите ли, как я думаю...» Мать слушала его прищурившись, усмехаясь и часто прерывала: «Ребёнок вы, Евгений Васильевич, извините...» А офицер, хлопая себя по колену, кричал: «Именно же — ребёнок...»
Шумно и весело прошли святки, почти каждый вечер у матери бывали ряженые, она сама рядилась — всегда лучше всех — и уезжала с гостями. Каждый раз, когда она с пёстрой ватагой гостей уходила за ворота, дом точно в землю погружался, везде становилось тихо и тревожно-скучно.
Неудачные попытки школьного обучения[ред.]
После святок мать отвела Алёшу и Сашу, сына дяди Михайла, в школу. Отец Саши женился, мачеха с первых дней невзлюбила пасынка и стала бить его, поэтому по настоянию бабушки дед взял Сашу к себе.
В школу они ходили с месяц времени.
Мне школа сразу не понравилась... из всего, что мне было преподано в ней, я помню только, что на вопрос: "Как твоя фамилия?" - нельзя ответить просто: "Пешков"
Алёше школа сразу не понравилась, а брат первые дни был очень доволен и легко нашёл себе товарищей. Но однажды он во время урока заснул и вдруг страшно закричал во сне: «Не буду-у...» Разбуженный, он попросился вон из класса, был жестоко осмеян за это, и на другой день, когда они спустились в овраг на Сенной площади, Саша остановился и сказал: «Ты — иди, а я не пойду! Я лучше гулять буду». Он присел на корточки, заботливо зарыл узел с книгами в снег и ушёл.
Алёша очень позавидовал брату, но скрепя сердце пошёл учиться — не хотелось огорчить мать. Книги, зарытые Сашей, конечно, пропали, и на другой день у него была уже законная причина не пойти в школу. Их привлекли к суду — в кухне за столом сидели дед, бабушка, мать и допрашивали их. Саша, глядя прямо в лицо деда кроткими глазами, отвечал не спеша на вопросы о том, как он не попадает в училище: «Забыл, где оно... Искал-искал... Потерял Лексея... Метель была, ничего не видно». Все засмеялись — погода стояла тихая, ясная.
Их выпороли и наняли провожатого — бывшего пожарного, старичка со сломанной рукою. Но это не помогло: на другой день брат, дойдя до оврага, вдруг снял валенки и метнул их в разные стороны, а сам в одних чулках пустился бежать по площади. Старичок, испуганный, повёл Алёшу домой. Целый день дед, бабушка и мать ездили по городу, отыскивая сбежавшего, и только к вечеру нашли Сашу у монастыря, в трактире, где он увеселял публику пляской.
Рассказы бабушки о родителях Алёши[ред.]
Привезли Сашу домой и даже не били, смущённые упрямым молчанием мальчика. Он лежал с Алёшей на полатях и тихонько говорил: «Мачеха меня не любит, отец тоже не любит, и дедушка не любит — что же я буду с ними жить? Вот спрошу бабушку, где разбойники водятся, и убегу к ним — тогда вы все и узнаете... Бежим вместе?» Алёша не мог бежать с ним: в те дни у него была своя задача — он решил быть офицером с большой светлой бородой, а для этого необходимо учиться. Когда он рассказал брату план, тот согласился: «Это тоже хорошо. Когда ты будешь офицером, я уж буду атаманом, и тебе нужно будет ловить меня».
Пришла бабушка, влезла на печь и, заглядывая к ним, начала говорить: «Что, мышата? Э-эх, сироты, осколочки!» Пожалев их, она стала ругать мачеху Саши и вообще всех мачех и вотчимов, а кстати рассказала историю о том, как мудрый пустынник Иона, будучи отроком, судился со своей мачехой божьим судом. Она рассказала в стихах, как мачеха извела отца Ионы, утопив его в озере, а когда пасынок обвинил её, предложила божий суд — бросить булатный нож в небо, чтобы он упал на виновного. Нож убил мачеху, и люди прославили божью правду.
Она сама начала рассказывать Алёше про отца, пришла однажды трезвая, печальная и усталая: «Видела я во сне отца твоего, идёт будто полем с палочкой ореховой в руке, посвистывает, а следом за ним пёстрая собака бежит, трясёт языком. Что-то частенько Максим Савватеич сниться мне стал — видно, беспокойна душенька его неприютная...» Несколько вечеров подряд она рассказывала историю отца: он был сыном солдата, дослужившегося до офицеров и сосланного в Сибирь за жестокость с подчинёнными. Там и родился отец Алёши. Жилось ему плохо, уже с малых лет он стал бегать из дома.
В шестнадцать лет он пришёл в Нижний и стал работать у подрядчика-столяра на пароходах. В двадцать лет он был уже хорошим краснодеревцем, обойщиком и драпировщиком. Мастерская была рядом с домами деда, на Ковалихе. Бабушка рассказывала, как он пришёл свататься, перепрыгнув через забор: «Идёт меж яблонь эдакой могутной, в белой рубахе, в плисовых штанах, а — босый, без шапки, на длинных волосьях — ремешок». Он встал на колени и попросил помочь им с Варей пожениться. Дед был против этого брака, но бабушка помогла молодым тайно обвенчаться.
Были мы с отцом твоим крови не родной, а души - одной... я его любила куда больше, чем родных детей, а он знал это и тоже любил меня!
Бабушка рассказывала, как дядья Яков и Михайло попытались утопить Максима на Дюковом пруду, столкнув его в прорубь и избив по рукам каблуками, когда он пытался выбраться.
Упокой, господи, Максима Савватеича с праведными твоими, стоит он того! Скрыл ведь он от полиции дело-то!
Отец не выдал братьев полиции, сказав, что сам упал в прорубь. После этого случая он часто говорил бабушке: «Эх, мама, едем с нами в другие города — скушновато здесь!» Скоро ему поручили строить триумфальные ворота в Астрахани, куда ждали царя. С первым пароходом они поплыли туда, и бабушка больше их не видела.
Болезнь оспой и долгое выздоровление[ред.]
На другой день Алёша проснулся весь в красных пятнах — началась оспа. Его поместили на заднем чердаке, и долго он лежал там слепой, крепко связанный по рукам и ногам широкими бинтами, переживая дикие кошмары. К нему ходила только бабушка кормить его с ложки и рассказывать бесконечные сказки. Однажды вечером, когда он уже выздоравливал, бабушка запоздала прийти в обычное время. Вдруг он увидел галлюцинацию: она лежала за дверью с перерезанной шеей, как у дяди Петра, а из угла к ней подвигалась большая кошка. Алёша вскочил с постели, вышиб ногами окно и выкинулся на двор в сугроб снега. У него отнялись ноги, и месяца три он лежал, совершенно не владея ими.
Приходила бабушка, всё чаще пахнувшая водкой, приносила с собою большой белый чайник, прятала его под кровать и говорила, подмигивая: «Ты, голуба душа, деду-то, домовому, не сказывай!» Пососав из рыльца чайника, она сладко улыбалась и продолжала рассказывать истории.
Всё меньше занимали меня сказки бабушки... не успокаивало смутной, но разраставшейся с каждым днём тревоги.
Ночами, бессонно глядя сквозь синие окна, как медленно плывут по небу звёзды, Алёша выдумывал какие-то печальные истории, главное место в них занимал отец — он всегда шёл куда-то, один, с палкой в руке, и мохнатая собака сзади его...