Горемыка Павел (Горький)
Очень краткое содержание[ред.]
Российская империя, предположительно середина XIX века. Младенца Павла родители подбросили под забор на глухой улице с запиской «Крещён, зовут Павлом». Ночной сторож нашёл ребёнка и отнёс в полицейскую часть.
Будочник Арефий Гиблый взял младенца на руки, улыбнулся ему и на следующий день отдал старухе Китаевой, которая воспитывала подкидышей за плату. У неё в грязном жилище содержалось пятеро детей в ужасных условиях.
Через четыре года Арефий забрал мальчика к себе. Панька рос молчаливым и задумчивым, как и его приёмный отец. Они жили тихо: Арефий готовил еду, чистил клетки с птицами, а Панька гулял у реки. Арефий привил мальчику недоверие к женщинам. Когда Арефий сошёл с ума, Паньку отдали в ученики к сапожнику Мирону Топоркову.
В мастерской работники постоянно напоминали Паньке о его происхождении подкидыша. Он стал ещё более угрюмым и получил прозвище Старичок. Через десять лет Павел заболел, и его выходила Наталья — молодая женщина лёгкого поведения.
Павел влюбился в Наталью, впервые почувствовав человеческое тепло. Они стали встречаться, мечтали о совместном будущем. Но Наталья продолжала принимать посетителей, что мучило Павла. Он предложил ей выйти замуж, но она отказалась, считая себя недостойной. После их близости Наталья исчезла на два дня и вернулась пьяной с компанией.
Павел пришёл к ней в последний раз, сказав, что не может оставить её на поругание.
А вот так!.. Павел вынул из кармана длинный нож и ткнул его ей в бок, ровно и твёрдо вытянув руку. – Ой!.. – слабо крикнула она, повернулась к нему лицом и повалилась
Павел положил её на кровать, целовал и рыдал. Его нашли на следующий день склонившимся над ней. Суд приговорил Павла к двенадцати годам каторжных работ. Он попросил разрешения сходить на могилу Натальи, но получил отказ.
Подробный пересказ[ред.]
Деление на главы — условное.
Рождение и ранние годы у старухи Китаевой[ред.]
Младенец Павел появился на свет при весьма необычных обстоятельствах.
Родители моего героя были очень скромные люди и потому... положили своего сына под забор одной из самых глухих улиц города и благоразумно скрылись во тьме ночной
К тряпкам, в которые был завёрнут младенец, была приколота записка: «Крещён, зовут Павлом». Августовская ночь была тёмная и свежая, чувствовалась близость осени. Над младенцем через забор свешивались гибкие сучья берёзы с жёлтыми листьями, которые беззвучно падали на землю и на красную рожицу ребёнка. От этого младенец морщился и возился, пока лохмотья не развернулись и не открыли его маленькое тельце влиянию ночной сырости.
Через полчаса к нему подошёл ночной сторож Клим Вислов, человек строгой нравственности, что не мешало ему быть горчайшим пьяницей. Он ожесточённо плюнул в сторону, подняв младенца с земли, стал закутывать его в тряпки и водворять себе за пазуху. Околоточный надзиратель Карпенко приказал будочнику Арефию Гиблому отнести ребёнка в часть.
Арефий взял младенца на руки, но вдруг остановился, развернул тряпки, закрывавшие лицо ребёнка, несколько мгновений посмотрел на него и ткнул пальцем в пухлую щёчку. Он скорчил страшную рожу и щёлкнул языком, на что младенец ответил только тем, что поднял брови. Арефий улыбнулся так, что усы вскочили на нос, а густая чёрная борода тряхнулась, и громко спросил: «Штука ты? У?!», на что младенец утвердительно кивнул головой.
Арефий отнёс ребёнка к тётке Марье, которая согласилась присмотреть за ним на одну ночь, хотя и ворчала. На следующий день младенца Павла отдали старухе Китаевой, которая занималась воспитанием подкидышей за плату.
У старухи Китаевой было пятеро детей. Убранство её жилища было по-спартански просто: три длинные скамьи, застланные рванью, и больше ничего. Грязно было так, что даже мухи не могли обитать в такой атмосфере. Среди воспитанников был полуторагодовалый рахитик Хрен с искривлёнными ногами, который целые дни лежал в углу и рассматривал свои уродливые конечности. Был также шестилетний Гурька Мяч, который собирал милостыню и воровал.
Детство и отрочество с Арефием Гиблым[ред.]
Спустя четыре года в будке Арефия Гиблого появился ребёнок Панька. Это было коротконогое и большеголовое существо с исковерканным оспой лицом и тёмными, глубоко ушедшими в орбиты глазами. Молчаливый и вечно разглядывавший что-то никому не видимое, ребёнок не нарушал одинокой жизни будочника, который за эти годы нажил себе серебряные жилки седин в бороде и ещё более угрюмости.
Дни Паньки текли равномерно и покойно. Рано поутру его будили птицы, начинавшие свой громкий разговор с первым лучом солнца. В будке жили чижи, щеглята, снегири и хромой молчаливый скворец, который висел в большой проволочной клетке над окном. Скворец нравился Паньке больше всех других птиц, потому что он находил в нём много сходства с тятей Арефой.
Арефий не любил свою будку и большее время проводил вне её. Утром он ставил самовар, чистил клетки, а затем командовал Паньке густым басом: «Вставай, умывайся, молись богу!» Чай пили молча, и молча же проводилась большая часть дня. После чая Арефий стряпал, делая всё так, чтобы не заимствовать от баб, с опасностью для здоровья отрицая необходимость употребления ухватов и других атрибутов женского труда.
Панька гулял около реки, бросал в воду щепки, смотрел, как они уплывают, и часто засыпал, убаюканный шорохом волн о берег. Вечером он смотрел, как садится солнце и лес окутывается тенями, затем шёл в будку и ложился спать. Так текли дни один за другим, однообразные и молчаливые.
Иногда приходил Михайло, товарищ Арефия, который много говорил и всегда начинал с вопроса: «Ну что, монах, жив? Жениться не думаешь?» Михайло любил рассказывать о своей жене Марье, её кулинарных талантах и семейной жизни. Арефий отвечал коротко: «Лает, как собака!» Панька слушал их разговоры и постепенно перенимал отношение Арефия к женщинам.
Ученичество в сапожной мастерской[ред.]
Когда Арефий сошёл с ума и был помещён в больницу, Паньку отдали в ученики к сапожнику Мирону Савельевичу Топоркову. Мастерская принадлежала толстому, круглому человеку с маленькими свиными глазками и солидной лысиной. Это был недурной, мягкий человек, относившийся к жизни с юмором, а к людям снисходительно.
В мастерской работали дедушка Уткин, старый солдат с деревянной ногой, человек прямой и страшный приверженец субординации и порядка; Никандр Милов, огненно-рыжий, удалый, любивший петь и пить; Колька Шишкин, бесцветный и злой; и мальчик Артюшка, отчаянный озорник и задира.
Переход от спокойного существования в будке Арефия к жизни, полной ругани, песен, табачного дыма и запаха кожи, был для Паньки резким. Он с трудом привыкал к постоянному обществу четырёх субъектов, которые с утра до ночи пели, говорили о непонятном ему, смеялись и без всякой причины разряжались убийственными ругательствами.
Часто все устраивали травлю Паньке, начиная с рассказа о том, как под забором нашли рябого младенца. Они знали тёмную историю его рождения и освещали её остроумно и весело, что заставляло Паньку чувствовать себя как на раскалённой сковороде. Его коробили цинические подробности жизни, о существовании которых он не знал. С каждой такой сценой в нём всё сильнее горели различные чувства, и его рябое лицо раскалялось до того, что становилось страшным.
Панька становился всё молчаливее, у него перестали распрямляться нахмуренные брови, отчего над переносьем легла глубокая складка. Эта складка, молчаливость, склонённая голова и суровый взгляд исподлобья дали ему прозвище Старичок. Всем он казался неприятным, много думающим мальчиком, и все стали относиться к нему подозрительно.
Встреча с Натальей и первая любовь[ред.]
Через десять лет Панька представлял из себя малого очень внушительного вида. Он был высок ростом, немного сутул и очень мускулист. На рябом лице густо пробивалась борода, и верхняя губа была украшена маленькими светлыми усами. Он всё так же пользовался репутацией старичка и человека, которому не соблазнительны прелести выпивок и весёлых развлечений.
Однажды майским утром Павел почувствовал себя больным. У него кружилась голова, трясались ноги, а перед глазами плавали красные и зелёные круги. Хозяин разрешил ему лечь на погребе. Там, в темноте и сырости, он лежал с жаром, когда вдруг в отворённую дверь хлынул солнечный свет и знакомый голос звонко прозвучал: «Обедать пойдёте, Павел Арефьич?»
На погребе появились две женские фигуры. Одна из них поднимала дверь в погреб, а другая стояла с горшком молока в руке и смотрела большими голубыми глазами в угол, где лежал Павел. Она говорила подруге чистым и сочным грудным голосом: «Ну, скорее возись, Катерина!» Павел прохрипел: «Дайте напиться», и она, бросив кулёк, направилась к нему.
Наталья напоила его молоком, принесла уксус с водкой и перцем, приложила мокрую тряпку к голове. Павел смотрел на неё и думал, зачем она всё это делает с ним, ведь он ей чужой. На следующий день она отвезла его в больницу, где он пролежал в бреду одиннадцать дней. За это время она приходила к нему дважды, оставляла чай, сахар, варенье.
Первый раз в его жизни на него обратили внимание, и кто? одна из женщин... которых он... боялся, не любил и о которых давно уже тайно много думал
Когда Павла перевели в пятый барак, к нему пришла Наталья. Она принесла узел с едой и была смущена чем-то. Павел был охвачен энтузиазмом и благодарил её горячо и несвязно. Она заставила его есть булку, поправляла подушки, расспрашивала о самочувствии и рисовала картины будущего: как он будет ходить к ней в гости, пить чай, гулять в лесу, кататься в лодке.
Поверите ли, как ангел небесный вы мне, ей-богу!.. Вы кто такая мне? Чужой человек. И я тоже. Но вот вы первая пришли... И я же один, весь тут, и никакой ласки не видал за всю жизнь
После выписки из больницы Павел вернулся в мастерскую. Хозяин встретил его радостно и заметил, что тот изменился: стал говорить больше и даже научился улыбаться. Мирон Савельич рассказал ему, как Наталья заботилась о нём, приходила узнавать о его здоровье, и какие речи говорила о том, что он встретил её как родную, понял её человеческую душу.
Счастье влюблённых и планы на будущее[ред.]
У Павла и Натальи установились простые, дружеские отношения. Она рассказала ему свою биографию: в шестнадцать лет, работая горничной у купца, она согрешила, была прогнана из дома и очутилась на улице. Павел рассказывал ей о молчаливом Арефии, о своих детских думах и наблюдениях. Она любила петь ему грустные песни о любви, хотя само слово «любовь» произносила холодно и равнодушно.
Павел чувствовал себя хорошо и даже выучился смеяться. Ему было невыразимо приятно вечером приходить к ней так свободно и просто, сидеть, попивая чай и разговаривая. Она была грамотна и любила читать трогательные истории, иногда читала их Павлу и убеждала его полюбить чтение. Хозяин посматривал на него добродушно и насмешливо, а Павел работал как вол.
Однажды они отправились кататься на лодке. Был жаркий июльский день. Павел сильно и мерно грёб, а Наталья сидела против него с блаженной улыбкой на губах и покачивалась в такт ударам вёсел. Им обоим не хотелось говорить, они чувствовали, что без слов лучше. Они пристали к берегу, развели костёр, пили чай. От трёх рюмок наливки у Павла зашумело в голове, и он почувствовал потребность говорить.
Наступал вечер, тихий и тёплый. Наталья захотела домой и с трудом убедила Павла, что пора ехать. Он размяк и, соглашаясь с ней, не трогался с места, смеясь и проявляя признаки борьбы со сном. Наконец она свела его в лодку, сама села в вёсла, а он сразу лёг на дно и уснул. Лодка тихо поплыла по течению в мягком свете луны.
Хорошо быть таким человеком, который мог бы понимать всё это... и который жил бы вровень с этим пониманием и знал бы, зачем и сам он нужен и какое тут его место
Так они жили до тех пор, пока судьба не превратила их идиллию в роман. Началось с того, что к Наталье стали приходить посетители — мужчины в котелках, которые уводили её из дома. Павел не мог этого терпеть и чувствовал, что в нём нарастает тоска и злоба. Однажды вечером он решился на разговор с ней о женитьбе.
Ревность, конфликты и расставание[ред.]
В саду, сидя на лавочке под акациями, Павел спросил Наталью, когда они будут венчаться. Она отвечала, что не может быть ему женой, что она гулящая девка, а он честный рабочий человек. Она унижала себя и в то же время чувствовала себя выше, рисуя картины его будущей семейной жизни с хорошей девушкой, а себя представляла тихонько приходящей к его дому посмотреть на его счастье.
Павел был взволнован её любовью и благородством и заговорил торжественно: он объявил её своим человеком, сказал, что думает о ней дни и ночи, что никому не может её уступить. Но она продолжала толковать о своей непригодности и, дойдя до откровенности, призналась, что за это время не была чиста. Павел выпрямился, положил ей руки на плечи и, тряся её, прошептал: «Молчи!.. убью!»
Первый ты для меня человек на всей земле. Первейший... И на всё я для тебя пойду. Скажи мне: «Пашка, туши солнце!» Я влезу на крышу и буду дуть на солнце, пока не потушу или не лопну
После этого разговора они стали близки. Но вскоре Наталья почувствовала, что потеряла дорогого ей человека, поддавшись порыву, который поставил их отношения в знакомые ей грязные рамки. Ей нравилось прежнее почтительное отношение Павла, и она сердилась на себя за случившееся. Когда они проснулись, она плакала.
Дура я! обворовала я самоё себя!.. Эх, за всю жизнь один раз соловья слушала, и то сама спугнула! Теперь уж дудочки!.. Шабаш, Наташка!.. Теперь уж я тебе известна!
Трагедия и суд над Павлом[ред.]
После ссоры Наталья исчезла на два дня. Павел ждал её, ходил по городу, заглядывал в трактиры, но нигде её не находил. На третий день она вернулась пьяная с компанией. Павел пришёл к ней и, увидев её в окружении гостей, готовую танцевать, попросил выгнать всех и простить его. Он упал к её ногам, но все засмеялись над ним. Павел ушёл, сказав ей: «Помни же!»
Через несколько дней Павел пришёл к Наталье в последний раз. Он был одет по-праздничному, лицо его было покойно, но страшно похудело. Он сказал ей, что пришла пора всё кончить, что он не может оставить её на растерзание и поругание.
В душе вы моей жили!.. Так неужели я могу отдать вас опять на растерзание?!. на поругание?!. на скверну?!. Никогда! Невозможно мне это!
Павел вынул из кармана длинный нож и ткнул его ей в бок. Она слабо крикнула, повернулась к нему лицом и повалилась. Он принял её на руки, положил на кровать, оправил платье и посмотрел в лицо. На нём застыло удивление. Павел глухо застонал и стал целовать её, рыдая и дрожа. Его нашли к вечеру другого дня, склонившимся над ней.
Весной над Павлом Арефьевым Гиблым совершали акт правосудия. Прокурор и защитник произнесли свои речи, присяжные вынесли вердикт. Павла приговорили к двенадцати годам каторжных работ.
Ваше превосходительство! Нельзя ли мне к ней на могилу? – Что-с?! – строго спросил председатель. – К ней на могилу сходить!.. – робко повторил осуждённый. – Нельзя-с!