Воображаемые сообщества (Андерсон)
Очень краткое содержание[ред.]
Западная Европа и Америка, XVIII–XX века. К концу XVIII века мир пережил упадок религиозных и династических форм власти, которые заменил национализм — новая форма воображаемой общности людей. Нация представлялась гражданам как единое, спаянное историей и судьбой сообщество, хотя члены нации никогда не могли знать всех своих соотечественников лично. Национализм распространился благодаря печатному капитализму — распространению книг и газет на национальных языках, создававших ощущение, что миллионы сограждан живут одновременно и тесно связаны между собой.
Возникновению наций в Новом Свете способствовали просвещенческие идеи, экономическое противостояние метрополиям и осознание креолами собственной идентичности. В Европе национализм формировался иначе — через возвышение национальных языков и сознательный выбор исторических моделей. В конце XIX — начале XX веков он приобрёл официальные черты, когда старые династии пытались стабилизировать свою власть с помощью националистической идеологии. Эти процессы повторились позже в колониях, породив волну национально-освободительных движений после Второй мировой войны.
Колониальные государства тоже внесли вклад в формирование наций, используя переписи населения, карты и создание музеев. Эти институты позволили колониальным администрациям чётко определить границы и идентичность народов, тем самым подготовив почву для дальнейшего национального строительства. Национальное воображение нуждалось в избирательной памяти — важные исторические события запоминались или забывались в зависимости от того, способствовали ли они чувству единства. Особенно были значимы конфликты, которые постфактум становились частью общей «семейной» истории.
Национализм виртуозно превращал исторические случайности в неотвратимую судьбу народа.
Национализм обладает магическим свойством обращать случай в судьбу. И мы могли бы сказать вместе с Дебре: «Да, то, что я родился французом — совершенно случайно; но, в конце концов, Франция вечна».
Подробный пересказ по главам[ред.]
Подробные названия глав – редакторские.
Глава 1. Введение: проблема национализма в современном мире[ред.]
Книга начинается с анализа войн между социалистическими странами – Вьетнамом, Камбоджей и Китаем, которые не могли быть объяснены в рамках марксистской теории. Эти конфликты продемонстрировали, что национализм оказался сильнее идеологической солидарности. После Второй мировой войны каждая успешная революция определяла себя в национальных категориях, укореняясь в территориальном и социальном пространстве.
Реальность вполне ясна: «конец эпохи национализма», который так долго пророчили, еще очень и очень далеко. Быть нацией — это по сути самая универсальная легитимная ценность в политической жизни нашего времени.
Глава 2. Культурные корни: религия, династия и восприятие времени[ред.]
Для понимания национализма необходимо рассмотреть культурные системы, предшествовавшие ему. Автор анализирует три таких системы: религиозное сообщество, династическое государство и особое восприятие времени. Религиозные сообщества объединялись вокруг священных языков и текстов. Примером служит исламская Умма, где представители разных народов понимали друг друга через классический арабский язык священных текстов.
С позднего Средневековья когерентность религиозных сообществ начала угасать. Одной из причин стало освоение неевропейского мира, расширившее культурный и географический горизонт. Описания Кублай-хана, сделанные Марко Поло, демонстрировали религиозный релятивизм, нехарактерный для европейского сознания того времени.
Династические государства отличались от современных тем, что власть исходила от божества, а население было подданными, а не гражданами. Границы были проницаемыми, а суверенитеты перетекали друг в друга. Расширение монархических государств происходило через войны и брачные союзы. В XVII веке легитимность священной монархии начала угасать, а после 1789 года принцип легитимности пришлось защищать.
Национализм следует понимать, сопоставляя его не с осознанно принятыми политическими идеологиями, а с широкими культурными системами, которые ему предшествовали и из которых — а вместе с тем и в противовес которым — он появился.
Глава 3. Истоки национального сознания: печатный капитализм и язык[ред.]
Развитие книгопечатания как капиталистического предприятия создало предпосылки для возникновения национального сознания. К 1500 году было напечатано не менее 20 миллионов книг, что ознаменовало начало эпохи механического воспроизводства знания. Книгоиздание стремилось к расширению рынков, и после насыщения латиноязычного рынка обратилось к моноязычным массам.
Печатный капитализм придал языку новую устойчивость, которая в долгосрочной перспективе помогла выстроить образ древности, занимающий столь важное место в субъективном представлении о нации.
Глава 4. Креольские пионеры: формирование наций в Америках[ред.]
Новые американские государства конца XVIII — начала XIX веков представляют особый интерес для изучения национализма. Европейские модели не полностью объясняют феномен креольского национализма, поскольку языковой фактор не являлся определяющим – креолы говорили на тех же языках, что и их имперские метрополии.
Страх перед восстаниями коренного населения и рабов был одним из ключевых факторов, подстегнувших стремление к независимости от Испании. Тем не менее, движения за независимость в Латинской Америке были именно национальными. Автор задается вопросом, почему креольские сообщества так рано сформировали представление о себе как о нациях, опередив большинство европейских сообществ.
Важным фактором являлось то, что каждая из новообразованных южноамериканских республик была административной единицей с XVI по XVIII века. Обширность испано-американской империи и трудности коммуникаций способствовали приданию этим единицам самодостаточного характера. Чтобы понять, как административные единицы могли быть восприняты как отечества, автор использует аналогию с паломничеством, где путешествие формирует чувство общности.
Глава 5. Старые языки, новые модели: европейский национализм XIX века[ред.]
Европейский национализм XIX века отличался от национально-освободительных движений в Америке. В Европе ключевую роль играли национальные печатные языки и наличие зримых моделей для подражания. Автор цитирует Иоганна Готфрида фон Гердера, подчеркивая его узкоевропейское представление о национальности, связанной с языком.
XIX век стал золотым веком вернакуляризирующих лексикографов, грамматиков, филологов и литераторов, которые сыграли главную роль в формировании европейских национализмов. Университеты стали центрами националистической деятельности. К середине XVIII века греческая классика стала доступна в печатной форме, что вдохновило молодых греческих интеллектуалов на «деварваризацию» современных греков.
Рост государственных расходов и бюрократий в XIX веке открывал возможности для продвижения по службе людям из разных социальных слоев. Буржуазия стала первым классом, достигшим солидарности на воображенной основе. Модель независимого национального государства стала доступна для подражания, но предъявляла определенные стандарты.
Глава 6. Официальный национализм и империализм: стратегии самосохранения династий[ред.]
В XIX веке, особенно во второй половине, династическим монархам становилось все труднее из-за филолого-лексикографической революции и подъема националистических движений. Легитимность династий не была связана с национальностью: Романовы правили разными народами, Габсбурги также, Ганноверы управляли бенгальцами и англичанами.
К середине века династические монархи стали склоняться к национальной идентификации. Романовы стали великороссами, Ганноверы — англичанами, Гогенцоллерны — немцами. Это укрепляло легитимность, но создавало новые опасности. «Натурализация» династий привела к возникновению «официальных национализмов», таких как царистская русификация.
«Официальный национализм» появился после массовых национальных движений и в ответ на них. Примером может служить романовское самодержавие, где придворным языком был французский, а языком дворянства — немецкий. Граф Сергей Уваров предложил три принципа: Самодержавие, Православие и Народность. Лишь при Александре III русификация стала официальной политикой.
Том Нейрн задается вопросом, почему в конце XVIII века не возникло шотландского националистического движения. Уже в начале XVII века значительные части Шотландии были англоязычными и имели доступ к печатному английскому языку. Шотландские политики переезжали в Лондон, а шотландские бизнесмены открывали доступы к лондонским рынкам.
В Японии после 1854 года самоуверенность Бакуфу была подорвана проникновением Запада. Олигархи Мэйдзи обнаружили, что их воинская доблесть не гарантирует политической легитимности. Они скопировали модель Пруссии-Германии Гогенцоллернов. В 1889 году была принята конституция на прусский манер. Японская армия достигла успехов в войнах против Китая и России. Аннексия Тайваня и Кореи пропагандировалась через школы и печать.
Глава 7. Последняя волна: национализм в колониальном и постколониальном мире[ред.]
Последняя волна национализма возникла после Первой и Второй мировых войн. Первая мировая война привела к краху династических империй, а Вторая мировая война вызвала «наводнение» новых национальных государств. Новые государства, особенно неевропейские, часто использовали европейские языки в качестве государственных, сочетая элементы американской модели, европейского языкового национализма и официального национализма.
Современный «колониальный национализм» имеет сходство с колониальными национализмами прошлого в изоморфизме между территориальными границами и границами прежней имперской административной единицы. В конце XVIII века имперская административная единица приобретала национальное значение, очерчивая границы, в которых происходило восхождение креольских функционеров. В XX веке даже получившие образование в метрополии выходцы из колоний были ограничены высшим административным центром.
Интеллигенция сыграла главную роль в подъеме национализма в колониальных территориях, так как коренные жители редко занимали высокие экономические позиции. Двуязычная грамотность открывала доступ к современной западной культуре и моделям национализма. В 1913 году голландский режим организовал торжества в честь столетия «национального освобождения» Нидерландов, что вызвало протест яванского националиста Суварди Сурьянинграта, который обратил голландскую историю против самих голландцев.
Ничто так не способствовало этому соединению, как школы, которые с начала нашего века создавались во все большем количестве режимом Батавии. Чтобы увидеть, почему это произошло, необходимо помнить...
Голландцы считали коренное население inlanders, одновременно «низшими» и «здешними», но эта категория ограничивалась границами колонии. В процессе исключения белых, китайцев, арабов и других формировалось понятие inlander, которое постепенно наполнялось конкретным содержанием и превратилось в «индонезийца».
Глава 8. Патриотизм и расизм: природа привязанности к нации[ред.]
В главе рассматривается вопрос о том, почему люди так привязаны к своим нациям и готовы жертвовать жизнью за них. Национализм часто изображается как патология, коренящаяся в страхе и ненависти к другим, однако нации внушают любовь и самопожертвование. Культурные продукты национализма, такие как поэзия и музыка, выражают эту любовь, в то время как проявления ненависти встречаются гораздо реже.
В какой-то степени природу этой политической любви можно вычитать из того, как языки описывают ее объект: это либо лексика родства (родина, Vaterland, patria), либо лексика родного дома (heimat или tanah air).
Смерть за Родину, которую обычно не выбирают, приобретает такое моральное величие, с которым не может сравниться смерть за Лейбористскую партию, Американскую медицинскую ассоциацию или, даже скажем, за «Международную амнистию»...
Автор утверждает, что национализм мыслит категориями исторических судеб, а расизму видится вечная зараза, передаваемая вне истории. Расизм имеет свои истоки в идеологиях класса, а не нации, и проявляется внутри государственных границ, оправдывая внутренние репрессии и господство.
Глава 9. Ангел истории: революции и национализм в XX веке[ред.]
Раздел начинается с возвращения к теме войн между Вьетнамом, Кампучией и Китаем. Автор проводит параллель между британской политической системой и системами других стран, отмечая, что понятия революции и национализма являются «изобретениями», подверженными «пиратству». Большевики, опираясь на опыт Французской революции, совершили первую «спланированную» революцию. Эта модель оказала влияние на все революции XX века.
Глава 10. Перепись, карта, музей: как колониальные государства воображали свои владения[ред.]
Автор выделяет три института власти, которые оказали глубокое влияние на то, как колониальное государство воображало свои владения: перепись населения, карта и музей. Перепись позволяла классифицировать и каталогизировать население, создавая определенные категории и идентичности. Карта определяла географические границы колонии, формируя представление о ее территории. Музей собирал и демонстрировал артефакты, легитимизируя колониальное господство.
Чарлз Хиршман, изучавший переписи в Стрейтс-Сетлментс и Малайе, выявил, что категории идентичности в переписях часто менялись, соединялись, распадались и перегруппировывались, а расовые категории становились все более важными. Переписчики стремились к завершенности и однозначности, не допуская множественных и изменчивых идентификаций.
Тхонгчай Виничакул проследил процесс формирования «Сиама» с четко очерченными границами в период с 1850 по 1910 годы. До правления Рамы IV в Сиаме существовали два типа карт: космографические и посюсторонние. Ни один из этих типов карт не содержал четких границ в современном понимании. В 1870-х годах тайские лидеры начали воспринимать границы как сегменты непрерывной линии на карте.
Глава 11. Память и забвение: биография нации через селективное вспоминание[ред.]
Раздел посвящен анализу феномена использования европейцами «новых» версий «старых» топонимов при именовании отдаленных мест в Америке, Африке, Азии, Австралии и Океании. В американских именованиях XVI–XVIII веков «новое» и «старое» понимались синхронически, как сосуществующие в гомогенном, пустом времени. Эта новая синхроническая новизна возникла, когда у больших групп людей сформировалось восприятие себя как групп, живущих параллельной жизнью с другими большими группами.
Эрнест Ренан утверждал, что сущность нации заключается в общности памяти и забвении разделяющих событий. Жюль Мишле стал писать от лица умерших, чьи жертвы сделали возможным появление французской нации. Националисты «второго поколения» стали говорить «от лица» умерших, установление языковой связи с которыми было невозможным. Это привело к развитию indigenismo, особенно в Южной Америке, где испаноязычные метисы стали говорить «от лица» доколумбовых цивилизаций.
Нация воображается ограниченной, потому что даже самая крупная из них, насчитывающая, скажем, миллиард живущих людей, имеет конечные, хотя и подвижные границы, за пределами которых находятся другие нации.