Вяленая вобла (Салтыков-Щедрин)

Карточка пересказа Код = Вяленая вобла = Салтыков-Щедрин, Михаил Евграфович = сказка =1884 В ддух словах= Деятельность вяленой воблы

с вычищенными лишней совестью

,лишними словами и чувствами..

                                                                                                                                     Салтыков-Щедрин,Михаил Евграфович

                                                                                                                                       Вяленая вобла
                                                                                                                              Краткое содержание сказки.1884
                                                                                                                           В двух словах:   Деятельность вяленой воблы 
                                                                                                                           с вычищенными лишней совестью,лишними словами и чувствами.

 Воблу поймали,  вычистили  внутренности  (только  молоки  для  приплоду

оставили) и вывесили на веревочке на солнце: пускай провялится. Хорошо, - говорила вяленая вобла, - что со мной эту процедуру проделали! Теперь у меня ни лишних мыслей, ни лишних чувств, ни лишней совести - ничего такого не будет! Все у меня лишнее выветрили, вычистили и вывялили, и буду я свою линию полегоньку да потихоньку вести!

  Что именно разумела вяленая  вобла  под  названием  "лишних"  мыслей  и

чувств - неизвестно, но что, действительно, на наших глазах много лишнего завелось - с этим и я не согласиться не могу. Сущности этого лишнего никто еще не называл по имени, но всякий смутно чувствует, что куда ни обернись - везде какой-то привесок выглядывает. И хоть ты что хочешь, а надобно этот привесок или в расчет принять, или так его обойти, чтобы он и не подумал, что его надувают. Все это порождает тьму новых забот, осложнений и беспокойств вообще.

Тру Положим,  что невелика  беда,  что  невиноватый  за  виноватого  сошел
  -   много   их,невиноватых-то этих! сегодня он не виноват, а завтра кто
ж его знает? - И  только  тогда,когда ее на солнце хорошенько провялило и в

ыветрило, когда она убедилась,что внутри у нее ничего, кроме молок, не

осталось,  -  только  тогда  она ободрилась и сказала себе: "Ну, теперь мне
на все наплевать!"

  И точно:  теперь  она,  даже  против  прежнего,  сделалась  солиднее  и

благонадежнее. Мысли у ней - резонные, чувства - никого не задевающие, совести - на медный пятак. Не-рвется, не мечется, не протестует, не

клянет, а резонно об резонных делах калякает.  О  том,  что

тише едешь, дальше будешь, что маленькая рыбка лучше, чем большой таракан, что поспешишь - людей насмешишь и т.п. А всего больше о том, что уши выше лба не растут.

  -Да нельзя и не сказать спасибо, потому что, ежели по правде  рассудить,

так именно только одна воблушка в настоящую центру попала. Бывают такие обстановочки, когда подлинного ума-разума и слыхом не слыхать, а есть только воблушкин ум-разум [советы вяленой воблы иносказательно отражают упадок общественного сознания в обстановке политической реакции 80-х годов, когда "широкий простор для применений" получила "теория малых дел" ("воблушкина доктрина")]. Люди ходят, как сонные, ни к чему приступиться не умеют, ничему не радуются, ничем не печалятся. И вдруг в ушах раздается успокоительно-соблазнительный шепот: "Потихоньку да полегоньку, двух смертей не бывает, одной не миновать..." Это она, это воблушка шепчет! Спасибо тебе, воблушка! правду ты молвила: двух смертей не бывает, а одна искони за плечами ходит!

  Затесавшись в ряды бюрократии, она паче всего на канцелярской тайне  да

на округлении периодов настаивала. "Главное, - твердила она, - чтоб никто ничего не знал, никто ничего не подозревал, никто ничего не понимал, чтоб все ходили, как пьяные!" И всем, действительно, сделалось ясно, что именно это и надо. Что же касается до округления периодов, то воблушка резонно утверждала, что без этого никак следы замести нельзя. На свете существует множество всяких слов, но самые опасные из них - это слова прямые, настоящие. Никогда не нужно настоящих слов говорить, потому что из-за чих изъяны выглядывают. А ты пустопорожнее слово возьми и начинай им кружить. И кружи, и кружи; и с одной стороны загляни, и с другой забеги; умей "к сожалению, сознаться" и в то же время не ослабеваючи уповай; сошлись на дух времени, но не упускай из вида и разнузданности страстей. Тогда изъяны стушуются сами собой, а останется одна воблушкина правда. Та вожделенная правда, которая помогает нынешний день пережить, а об завтрашнем - не загадывать.

  Забралась вяленая  вобла  в  ряды  "излюбленных"  [в  обычном  праве  -

выбранные на общественную должность] - и тут службу сослужила.

  - Правильно! - согласились излюбленные  люди  и  тут  же  раз  навсегда

постановили: - Коли спрашивают - повергать! а не спрашивают - сидеть и получать присвоенное содержание...

  Каковое правило соблюдается и доныне.
 
  Надо сказать правду: общество, к которому обращались поучения воблы, не

представляло особенной устойчивости. Были в нем и убежденные люди, но более преобладал пестрый человек [В ноябре 1884 года в "Вестнике Европы" (впервые после закрытия "Отечественных записок") Салтыков-Щедрин начинает печатать "Пестрые письма". В IX письме он дал следующую характеристику "пестрым людям": "Общий признак, по которому можно отличать пестрых людей, состоит в том, что они совесть свою до дыр износили... Всем они в течение своей жизни были: и поборниками ежовой рукавицы, и либералами, и западниками, и народниками, даже "сицилистами", как теперь говорят"

  А кроме того, и время стояло смутное, неверное и  жестокое.  Убежденные

люди надрывались, мучались, метались, вопрошали и, вместо ответа, видели перед собой запертую дверь. Пестрые люди следили в недоумении за их потугами и в то же время нюхали в воздухе, чем пахнет. Пахло не хорошо; ощущалось присутствие железного кольца, которое с каждым днем все больше и больше стягивалось. "Кто-то нас выручит? кто-то подходящее слово скажет?" - ежемгновенно тосковали пестрые люди и были рады-радехоньки, когда в ушах их раздались отрезвляющие звуки.

  Наступает короткий период задумчивости: пестрые люди уже  решились,  но

еще стыдятся Затем пестрая масса начинает мало-помалу волноваться. Больше, больше, и вдруг вопль: "Не растут уши выше лба! не растут!"

  Общество отрезвилось. Это зрелище поголовного  освобождения  от  лишних

мыслей, лишних чувств и лишней совести до такой степени умилительно, что даже клеветники и человеконенавистники на время умолкают. Они вынуждены сознаться, что простая вобла, с провяленными молоками и выветрившимся мозгом, совершила такие чудеса консерватизма, о которых они и гадать не смели. Одно утешает их: что эти подвиги подъяты воблой под прикрытием их человеконенавистнических воплей. И если б они не взывали к посредничеству ежовых рукавиц, если б не угрожали согнутием в бараний рог - могла ли бы вобла с успехом вести свою мирно-возродительную пропаганду? Не заклевали бы ее? не насмеялись ли бы над нею? И, наконец, не перспектива ли скорпионов и ран, ежеминутно ими, клеветниками, показываемая, повлияла на решение пестрых людей?

  - Что вы! что вы! да разве я об  двух  головах!  ведь  я,  батюшка,  не

забыл...

  И таким образом все. У одного - изба  с  краю,  другой  -  не  об  двух

головах, третий - чего-то не забыл... все глядят, как бы в подворотню проскочить, у всех сердце не на месте и руки - как плети...

  "Уши выше лба не растут!" - хорошо это сказано, сильно, а  дальше  что?

На стене каракули-то читать? - положим, и это хорошо, а дальше что? Не шевельнуться, не пикнуть, носа не совать, не рассуждать? - прекрасно и это, а дальше что?

  И чем старательнее выводились  логические  последствия,  вытекающие  из

воблушкиной доктрины, тем чаще и чаще становился поперек горла вопрос: "А дальше что?"

  Таким образом, оказалось, что хоть и провялили воблу, и внутренности  у

нее вычистили, и мозг выветрили, а все-таки, в конце концов, ей пришлось распоясываться. Из торжествующей она превратилась в заподозренную, из благонамеренной - в либералку. И в либералку тем более опасную, чем благонадежнее была мысль, составлявшая основание ее пропаганды.

  И вот в одно утро совершилось  неслыханное  злодеяние.  Один  из  самых

рьяных клеветников ухватил вяленую воблу под жабры, откусил у нее голову, содрал шкуру и у всех на виду слопал...

  Пестрые люди смотрели на это зрелище, плескали  руками  и  вопили:  "Да

здравствуют ежовые рукавицы!" Но История взглянула на дело иначе и втайне положила в сердце своем: "Годиков через сто я непременно все это тисну!"