|
|
| (не показано 25 промежуточных версий 3 участников) |
| Строка 1: |
Строка 1: |
| | {{pub|https://briefly.ru/saltykov-cshedrin/vialenaia_vobla/}} |
| | |
| {{Пересказ | | {{Пересказ |
| | Название = Вяленая вобла | | | Название = Вяленая вобла |
| | Автор = Салтыков-Щедрин,Михаил Евграфович | | | Цикл = [[Сказки (Салтыков-Щедрин)|Сказки]] |
| | | Автор = Салтыков-Щедрин, Михаил Евграфович |
| | Жанр = сказка | | | Жанр = сказка |
| | Год публикации = 1884 | | | Год публикации = 1884 |
| | В двух словах = Вяленная вобла, лишённая мыслей, чувств и совести, проникает во все сферы человеческой жизни и внушает людям свою философию, затем становится либералкой и обедом рьяного клеветника. | | | Микропересказ = Вяленая вобла без мыслей, чувств и совести стала чиновником-бюрократом и приучила людей жить без чувств и желаний. От неё ждали действий, но дальше разговоров дело не двинулось. В итоге воблу съели. |
| | | Wikidata = Q18122092 |
| }} | | }} |
|
| |
|
| {{начало текста}} | | {{начало текста}} |
|
| |
|
| Воблу поймали, вычистили внутренности и повесили на веревочке вялиться. Возрадовалась вобла, что проделали с ней такую процедуру, и нет у неё теперь «ни лишних мыслей, ни лишних чувств, ни лишней совести». | | Воблу словили, вычистили внутренности, «только молоки для приплоду оставили», и вывесили на верёвочке вялиться. Через три дня голова у воблы подсохла и мозги, которые в ней были, выветрились. Радуется вобла, что проделали с ней такую процедуру, и нет у неё теперь «ни лишних мыслей, ни лишних чувств, ни лишней совести». |
|
| |
|
| Рассказчику неизвестно, «что именно разумела вяленая вобла под названием "лишних" мыслей и чувств», но он не может не согласиться, что в жизни, действительно завелось много лишнего.
| | О том, что существуют лишние мысли, чувства и совесть, вобла ещё на воле слышала, но рыба она была степенная и от всего лишнего сторонилась. |
|
| |
|
| {{начало цитаты}} | | {{Цитата| |
| <poem>
| | Мудрёное нынче время! — думала она. — Такое мудрёное, что и невинный за виноватого как раз сойдёт! Начнут это шарить, а ты около где-нибудь спряталась, — ан и около пошарят! |
| Сущности этого лишнего никто ещё не называл по имени, но всякий смутно чувствует, что куда ни обернись - везде какой-то привесок выглядывает.
| | }} |
| </poem>
| |
| {{конец цитаты}}
| |
|
| |
|
| И каждый такой привесок надо «или в расчёт принять, или так его обойти, чтобы он и не подумал, что его надувают», что порождает одно только беспокойство.
| | Рассказчику неизвестно, «что именно разумела вяленая вобла под названием „лишних“ мыслей и чувств», но он не может не согласиться, что в жизни, действительно завелось много лишнего, и приходится его или в расчёт принимать или обходить как-то, что порождает одно беспокойство. |
|
| |
|
| Провялившись хорошенько, вобла убедилась, что в ней ничего, кроме молок не осталось, взбодрилась и потихоньку начала «гнуть свою линию». Стала она ещё солиднее и благонадёжнее, мысли у неё появились «резонные, чувства - никого не задевающие, совести - на медный пятак». День-деньской вобла «резонно об резонных делах калякает». | | Провялившись хорошенько, вобла убедилась, что в ней ничего, кроме молок, не осталось, взбодрилась и потихоньку начала «гнуть свою линию». Стала она ещё солиднее и благонадёжнее, мысли у неё появились «резонные, чувства — никого не задевающие, совести — на медный пятак». |
|
| |
|
| {{начало цитаты}}
| | Целыми днями вобла рассуждала о том, что «тише едешь, дальше будешь, что маленькая рыбка лучше, чем большой таракан, что поспешишь — людей насмешишь и т. п. А всего больше о том, что уши выше лба не растут». Люди ходили сонные, ничего не умели, ничто их не радовало и не огорчало, а вобла успокоительно им шептала: «Потихоньку да полегоньку, двух смертей не бывает, одной не миновать…». |
| <poem>
| |
| О том, что тише едешь, дальше будешь, что маленькая рыбка лучше, чем большой таракан, что поспешишь - людей насмешишь и т.п. А всего больше о том, что уши выше лба не растут.
| |
| </poem>
| |
| {{конец цитаты}}
| |
|
| |
|
| Люди ходят сонные, ни за что взяться не умеют, ничему не радуются, ничем не огорчаются, а вобла успокоительно в уши им шепчет: «Потихоньку да полегоньку, двух смертей не бывает, одной не миновать...».
| | Попав в бюрократы, вобла на канцелярской тайне и на пустопорожних словах настаивала, «чтоб никто ничего не знал, никто ничего не подозревал, никто ничего не понимал, чтоб все ходили, как пьяные!». И все соглашались, что прямые и простые слова опасны, а без пустых слов никаких следов не заметёшь. |
|
| |
|
| Затесавшись в ряды бюрократии, вобла на канцелярской тайне и на пустопорожних словах настаивала, «чтоб никто ничего не знал, никто ничего не подозревал, никто ничего не понимал, чтоб все ходили, как пьяные!». И все с ней соглашались. А уж без пустых слов никакие следы замести нельзя.
| | Во многих местах служила вобла, и везде ей помогали пустые слова. Забралась она и в ряды выбранных на общественную должность, которые раз и навсегда постановили: «Коли спрашивают — повергать! а не спрашивают — сидеть и получать присвоенное содержание». Получилось у воблы и «заблуждения человеческие судить». Она сумела доказать, что лишняя совесть сильно осложняет жизнь. |
|
| |
|
| {{начало цитаты}} | | {{Цитата| |
| <poem>
| | Лишняя совесть наполняет сердца робостью, останавливает руку, которая готова камень бросить, шепчет судье: проверь самого себя! |
| Никогда не нужно настоящих слов говорить, потому что из-за них изъяны выглядывают. А ты пустопорожнее слово возьми и начинай ими кружить. … Тогда изъяны стушуются сами собой, а останется одна воблушкина правда.
| | }} |
| </poem>
| |
| {{конец цитаты}}
| |
| | |
| Забралась вобла и в ряды выбранных на общественную должность, которые раз и навсегда постановили: «Коли спрашивают - повергать! а не спрашивают - сидеть и получать присвоенное содержание..».
| |
| | |
| В обществе, к которому обращались поучения воблы, были и убёжденные люди, но преобладал пёстрые, совесть свою до дыр износившие, побывавшие за свою жизнь и поборниками ежовой рукавицы, и либералами, и западниками, и народниками, и социалистами. Убеждённые люди мучились, метались, вопрошали и, вместо ответа, видели перед собой запертую дверь. А пёстрые люди были рады-радехоньки, когда в ушах их раздались отрезвляющие слова вяленой воблы.
| |
| | |
| Поголовное освобождение от лишних мыслей, чувств и совести умилило даже клеветников и человеконенавистников.
| |
|
| |
|
| {{начало цитаты}}
| | В обществе, которому предназначались поучения воблы, были и убеждённые люди, но преобладали пёстрые, совесть свою до дыр износившие, побывавшие за свою жизнь и поборниками ежовой рукавицы, и либералами, и западниками, и народниками, и социалистами. Убеждённые люди мучались, метались и каждый раз упирались в запертую дверь. А пёстрые люди рады были слушать отрезвляющие слова вяленой воблы. |
| <poem>
| |
| Простая вобла, с провяленными молоками и выветрившимся мозгом, совершила такие чудеса консерватизма, о которых они и гадать не смели.
| |
| </poem>
| |
| {{конец цитаты}}
| |
|
| |
|
| Утешало человеконенавистников лишь то, что именно их призывы помогли вобле успешно проводить свою мирно-возродительную пропаганду.
| | Поголовное освобождение от лишних мыслей, чувств и совести умиляло даже клеветников и человеконенавистников, а утешало то, что именно их призывы помогали вобле успешно проводить свою мирно-возродительную пропаганду. Стараниями воблы общество отрезвилось, нашло правильный тон, который из светских салонов проник в трактиры. Теперь к этому тону надо было правильное дело подобрать. |
|
| |
|
| Чем старательнее выводились логические последствия, вытекающие из воблушкиной доктрины, тем чаще возникал вопрос: "А дальше что?". Хоть и провялили воблу, и внутренности вычистили, и мозг выветрили, а все-таки, в конце концов, ей пришлось торжествующей превратиться в заподозренную, из благонамеренной - в опасную либералку.
| | Вобла продолжала гнуть свою линию и о правильном деле ничего и знать не хотела. Всё чаще поперёк её рассуждений становился вопрос: «А дальше что?». Хоть и провялили воблу, и внутренности вычистили, и мозг выветрили, но, в конце концов, ей пришлось из торжествующей превратиться в заподозренную, из благонамеренной — в опасную либералку. |
|
| |
|
| И вот однажды совершилось неслыханное злодеяние. Один из самых рьяных клеветников ухватил вяленую воблу под жабры, откусил у неё голову, содрал шкуру и у всех на виду слопал. | | И вот однажды свершилось неслыханное злодеяние. Один из самых рьяных клеветников схватил вяленую воблу под жабры, откусил у неё голову, содрал шкуру и у всех на виду съел. Пёстрые люди смотрели и аплодировали, но История втайне решила: «Годиков через сто я непременно всё это тисну!». |
| Пёстрые люди смотрели, плескали руками и вопили: "Да здравствуют ежовые рукавицы!". Но История взглянула на дело иначе и втайне положила в сердце своём: "Годиков через сто я непременно всё это тисну!". | |
|
| |
|
| | ''За основу пересказа взято [https://russian-literature.org/object/4444782 издание сказки] из собрания сочинений Салтыкова-Щедрина в 20 томах (М.: Худож. лит., 1974).'' |
| {{конец текста}} | | {{конец текста}} |
Вяленая вобла
1884
Краткое содержание сказки
из цикла «
Сказки»
Микропересказ: Вяленая вобла без мыслей, чувств и совести стала чиновником-бюрократом и приучила людей жить без чувств и желаний. От неё ждали действий, но дальше разговоров дело не двинулось. В итоге воблу съели.
Воблу словили, вычистили внутренности, «только молоки для приплоду оставили», и вывесили на верёвочке вялиться. Через три дня голова у воблы подсохла и мозги, которые в ней были, выветрились. Радуется вобла, что проделали с ней такую процедуру, и нет у неё теперь «ни лишних мыслей, ни лишних чувств, ни лишней совести».
О том, что существуют лишние мысли, чувства и совесть, вобла ещё на воле слышала, но рыба она была степенная и от всего лишнего сторонилась.
Мудрёное нынче время! — думала она. — Такое мудрёное, что и невинный за виноватого как раз сойдёт! Начнут это шарить, а ты около где-нибудь спряталась, — ан и около пошарят!
Рассказчику неизвестно, «что именно разумела вяленая вобла под названием „лишних“ мыслей и чувств», но он не может не согласиться, что в жизни, действительно завелось много лишнего, и приходится его или в расчёт принимать или обходить как-то, что порождает одно беспокойство.
Провялившись хорошенько, вобла убедилась, что в ней ничего, кроме молок, не осталось, взбодрилась и потихоньку начала «гнуть свою линию». Стала она ещё солиднее и благонадёжнее, мысли у неё появились «резонные, чувства — никого не задевающие, совести — на медный пятак».
Целыми днями вобла рассуждала о том, что «тише едешь, дальше будешь, что маленькая рыбка лучше, чем большой таракан, что поспешишь — людей насмешишь и т. п. А всего больше о том, что уши выше лба не растут». Люди ходили сонные, ничего не умели, ничто их не радовало и не огорчало, а вобла успокоительно им шептала: «Потихоньку да полегоньку, двух смертей не бывает, одной не миновать…».
Попав в бюрократы, вобла на канцелярской тайне и на пустопорожних словах настаивала, «чтоб никто ничего не знал, никто ничего не подозревал, никто ничего не понимал, чтоб все ходили, как пьяные!». И все соглашались, что прямые и простые слова опасны, а без пустых слов никаких следов не заметёшь.
Во многих местах служила вобла, и везде ей помогали пустые слова. Забралась она и в ряды выбранных на общественную должность, которые раз и навсегда постановили: «Коли спрашивают — повергать! а не спрашивают — сидеть и получать присвоенное содержание». Получилось у воблы и «заблуждения человеческие судить». Она сумела доказать, что лишняя совесть сильно осложняет жизнь.
Лишняя совесть наполняет сердца робостью, останавливает руку, которая готова камень бросить, шепчет судье: проверь самого себя!
В обществе, которому предназначались поучения воблы, были и убеждённые люди, но преобладали пёстрые, совесть свою до дыр износившие, побывавшие за свою жизнь и поборниками ежовой рукавицы, и либералами, и западниками, и народниками, и социалистами. Убеждённые люди мучались, метались и каждый раз упирались в запертую дверь. А пёстрые люди рады были слушать отрезвляющие слова вяленой воблы.
Поголовное освобождение от лишних мыслей, чувств и совести умиляло даже клеветников и человеконенавистников, а утешало то, что именно их призывы помогали вобле успешно проводить свою мирно-возродительную пропаганду. Стараниями воблы общество отрезвилось, нашло правильный тон, который из светских салонов проник в трактиры. Теперь к этому тону надо было правильное дело подобрать.
Вобла продолжала гнуть свою линию и о правильном деле ничего и знать не хотела. Всё чаще поперёк её рассуждений становился вопрос: «А дальше что?». Хоть и провялили воблу, и внутренности вычистили, и мозг выветрили, но, в конце концов, ей пришлось из торжествующей превратиться в заподозренную, из благонамеренной — в опасную либералку.
И вот однажды свершилось неслыханное злодеяние. Один из самых рьяных клеветников схватил вяленую воблу под жабры, откусил у неё голову, содрал шкуру и у всех на виду съел. Пёстрые люди смотрели и аплодировали, но История втайне решила: «Годиков через сто я непременно всё это тисну!».
За основу пересказа взято издание сказки из собрания сочинений Салтыкова-Щедрина в 20 томах (М.: Худож. лит., 1974).
