По отношению к бытию Пушкин принципиально отличается от всех художников нового времени, разве только за исключением одного Шекспира. Его в первую очередь интересует вопрос не как принимать, а как воспринимать этот мир, чтобы сохранить в своём восприятии все его качества. Всякому утверждению сопутствует отрицание: утверждению добра — отрицание зла, утверждению красоты — отрицание безобразия, утверждению правды — отрицание лжи.
Другие великие художники подчиняют себя известным признакам познания бытия. Пушкин не подвластен никаким правилам, кроме правила погружения своего гения в безграничность и бездонность бытия. Великий художник в принципе обязан знать всех, как-то вмещая их в собственную личность, соединяя в ней часто несоедимое, а это уже — драма для него самого. Эти узнавание и взаимоузнавание одновременно несёт нам и радость и страдание. Вообще, мысль без страдания невозможна. «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать», — сказал Пушкин незадолго до смерти.
Пушкин преисполнен к людям доброжелательства. Добродушие, как сознаётся он в письме к жене, так и осталось при нём «несмотря на опыты жизни». Пушкину чуждо было сваливать вину на обстоятельства, сколь бы ни был зависим он от них.
Трагедия Пушкина коренится не в противоречии между верованием и творчеством, а в характере самого творчества. Конфликт между Пушкиным и сборищем «наших просвещённых невежд», в котором ранее Гоголь видел причину гибели Пушкина, к концу жизни Гоголя выпал из поля его зрения.
Друзей Пушкина можно укорять лишь в одном: в отсутствии у них достаточной проницательности, необходимой для понимания катастрофы, нависшей над Пушкиным. Но как же быть, если Пушкин, в сущности, не считался ни с чьими советами? А главное — он всегда неожиданен даже для ближайших своих друзей, впрочем, для себя тоже. Поэтому, тяготея к самому широкому общению с другими, Пушкин ни с кем не был до конца откровенен.
Пушкин был слишком связан с миром, его окружающим, чтобы не находиться в постоянном внутреннем разладе, а склад его дарования требовал от него постоянного преодоления этого разлада. Отсюда высочайшая напряжённость в его поэзии.