Очень краткое содержание[ред.]
У евреев было божество Ягве, отвечающее за дождь, однако с увеличением количества задач божество перестало с ними справляться. В этом священники обвинили людей: божество не справляется только потому, что люди грешат.
В разные периоды времени людям нужны разные боги: в сытые — могущественные и сильные, в критические — добрые, умеющие покоряться и призывающие к этому верующих.
Христа казнили за отрицание иерархии и консервативных (в том обществе) ценностей, но как общество можно упрекнуть за это, если они боролись за выживание и иерархия была единственным столбом, на котором держалось их царство в бесконечной водной пустыне? Павел исказил учение Христа: он добавил обещание о рае, «царстве божьем», которого изначально не было.
Подробный пересказ[ред.]
Автор по-своему представлял дихотимию «хорошего» и «плохого»: «хорошее» — воля к власти и сама власть, «плохое» — слабость. Счастье — чувство возрастающей власти и привилегий, чувство преодолеваемого противодействия. Во имя «любви к человечеству» слабые и неудачники должны погибнуть.
Кроме отрицания природных инстинктов и внушения виновности, христианство принуждает к состраданию, что скорее слабость, чем добродетель. Шопенгауер считал, что сострадание делает жизнь более достойной отрицания, а значит сострадание — практика нигилизма. Аристотель видел в сострадании болезненное и опасное состояние, при котором можно иногда прибегать к слабительному. Под «слабительным» он понимал трагедию.
Ницше презирал немецких философов и немцев в целом.
Религия дала начало антропоцентризму, поставив человека, как «венец творения» выше всех животных, Декарт животных вообще считал живыми бесчувственными механизмами. Притом религия придумала человеку душу, возвысив её над бренным телом, не понимая, что душа — это нервная система, активно пользующаяся услугами «бренного тела».
Божество, созданное по человеческому образу и подобию, разное. Оно имеет силу, приносит пользу и вред, иногда бывает другом, иногда — врагом, не лишено недостатков: гнева, зависти, мести, хитрости и насилия, оно горячо празднует вместе с народом очередную победу над врагом. Бог христиан, «бог добра» — кастрированная версия прошлого божества, возникшая в силу сложившихся исторических обстоятельств, когда покорность угнетателям была для евреев залогом выживания. Этот бог — творение физиологически вырождающихся.
«Демократичному» богу не удалось стать самодостаточным языческим богом, он еврей, он прогуливается по тёмным местам и закоулкам, обитает в нездоровых жилищах. Царство божье — эвфемизм хосписа, гетто, подземелья Аида. Он слабый бледный вырожденец, над ним владычествовали господа метафизики, закутывали его в свои паучьи нити, пока он сам не превратился в паука и метафизика. Б-г стал прясть мир из самого себя, утончаясь и бледнея, его «тело» ограничилось понятием «чистого духа», чего-то, находящегося в себе. Произошло падение божества: Бог стал субстанцией в себе.
Христианство не лишено следов востока: неважно, истинно ли одно или другое, важно что люди верят, что одно или другое истинно. Если счастье — вера в спасение от греха, то человеку необязательно быть греховным созданием, важно себя определять им. Во имя святой веры стоит обесценить разум, познание, исследования, заколотив путь к истине.
Была придумана вера в загробный мир, которую невозможно опровергнуть физическим опытом оживших. Чтобы была возможность любить, бог должен быть личностью, чтобы задействовать «гнусные» инстинкты — молодым человеком. Женщин вдохновляли рассказы о святых и ангелах, мужчин — о деве Марие. Целомудрие придумали скорее для стимуляции воображения и усиления внутреннего пыла. Но в широком понятии любовь — чувство, дорисовывающее объект любви до идеала.
Еврейский бог Ягве ничем не уступал «коллегам по цеху» — Зевсу, Перуну, Тору, он был воплощением власти, радости, самоуверенности, от него ожидали побед и триумфа, с ним доверяли природе, дающей нуждающемуся народу дождь. Исайя видел Ягве хорошим солдатом и жёстким судьёй. Однако Ягве не справился с поставленными задачами, и жрецы это объяснили не слабостью божества, а греховностью верующих.
Изначально христианство было смесью анархизма против иерархии и учения о непротивлении злу насилием. Христос умер, как и жил, ради хорошего примера, а не для «спасения рода человеческого». Всё его наследство — практика. Перед судьями, прокурорами и римскими солдатами он не отстаивал свои права с пеной во рту, не защищался, не избегал пыток и казни, а только молился, страдал и любил тех, кто ему делал больно. Суть «Евангелия» кроется в словах, обращённых к соседу по несчастью: «Раз ты чувствуешь это, — ответил Спаситель, — значит, ты в Раю, значит, ты сын Божий». Не сопротивляться злу, любить его!
«Благовестник» был первым и последним христианином, он жил по принципу несопротивлению зла насилием, не нуждаясь ни в молитвах, ни обрядах, ни чтении святых текстов. Все, что напрямую ведёт к б-гу — евангельская жизненная практика. Евангелие, оно же «благовестие», отрицает иудейские учения о «грехе», «прощении греха», «вере», «спасении через веру» .
«Спасение» — всего лишь обновлённая психологическая реальность: при таком образе жизни можно чувствовать себя «не небесах», при противоположном — «нельзя»!
Для Христа смерть была скорее опытом, доказательством правдивости учения. Но ученики не смогли простить смерть учителя или сами так же спокойно умереть. Месть отрицает трагический финал, нужно (неевангельское) «наказание», «возмездие», «суд». На передний план вышло ожидание Мессии и наступление «Царства Божьего» с законной расправой над врагами в конце. Зная о презрении учителя к фарисеям и теологам, они его сделали фарисеем и теологом.
После смерти Христа его дело продолжил Павел. Он — ненавидящий фанатик, распявший Христа на своём кресте. Всё было искажено и перечёркнуто: личность Спасителя, суть учения, практика, смерть, смысл смерти. Павел сместил акцент на ложь о «воскресшем» Спасителе. Павел то ли имел опыт галлюцинаций, то ли придумал это, важно, что ему поверили. Он хотел власти — ему нужны были только понятия, учения, символы, с помощью которых люди становятся стадом. Магомет позаимствовал у Павла идею загробного мира и приукрасил ее с той же целью.
Создатель всего, «дух», «совершенство», шеф всех жрецов гулял в райском саду, но его одолела скука, против которой и боги бессильны. Он изобрёл человека, но Адам тоже скучал. От скуки бог заселил рай животными, но Адам не хотел быть таким же животным, он хотел над ними возвышаться. Это был первый промах бога. Затем он создал Еву, уболтавшую Адама съесть плод дерева познания — второй промах бога.
В познающем мир человеке бог увидел соперника, наука сделала человека равным Б-гу, и люди больше не нуждаются в богах и жрецах. Чтобы любопытное существо не упорствовало в исследованиях, б-г выгнал людей из рая. А чтобы у них не было времени и предрасположенности к исследованиям и саморазвитию, бог оставил им в «наследство» много боли. Стратегия «разделяй и властвуй» с бесконечными войнами тоже не сработала. Ветхому богу в отчаянии пришла мысль: «человек познал науку, — ничто не помогает, нужно его утопить!»
Христианство не имеет национальностей и рас, это ненависть больного к здоровому, неудачника к умному, гордому, смелому и красивому соплеменнику. Христианство — победа над благородным, а значит, наибольшее несчастье человечества. Павел же утверждал, что «Бог избрал немощное мира, немудрое мира, незнатное мира, уничиженное мира».
Ницше отталкивает символ христианства — бога на кресте.
Мученичество — глупый способ доказывать свою правоту смертью. Великие умы не должны иметь постоянных убеждений, убеждения — тюрьма для разума. Верующие не могут иметь своих целей в жизни, они слабые и зависимые, нуждаются в людях, которые их будут использовать.
К превеликому сожалению, люди предпочитают жесты истине и историю пишут фанатики своих дел.
Христианство лжеё, но эта ложь не во имя «святых целей», а во имя отрицания жизни, отравления ума, унижение и саморастление человека, через внушение мифа о греховности. Эти «цели» настолько дурны, как и средства.
Ницше видит сходство между вампиром Римской Империи и анархией: они не могут действовать иначе, как отравляя, угнетая, высасывая кровь, в них обеих живёт инстинкт смертельной ненависти против всего возвышенного, великого, прочного и жизнеспособного.
На самом деле Эпикур боролся не с язычеством, а с христианством против развращения душ через понятия греха, вины, наказаний в потустороннем мире и бессмертия души. Отрицание бессмертия души было истинным освобождением. Павел украл у подземных культов концепцию Озириса, Великой Матери, Митры и синтезировал их в понятный жрецу материал. Обесценивание жизни перед «потусторонней жизнью» делает христиан подобными нигилистам.
Тем временем в Риме начался Ренессанс. Это возмутило Лютера, отца Реформации, он хотел откатить церковь к первоистокам, создав самый нечистоплотный род христианства, какой только есть, самый неисцелимый, самый неопровержимый — протестантизм… Если немцы не искоренят в себе христианство, то они будут всегда виновны в создании протестантизма, закрывающего людям путь к познанию мира через античность, науку и классику.
Автор обвиняет «римскую блудницу» — католическую церковь во всех известных извращениях, в лживых истинах, в обесценивании честных ценностей. Церковь живёт за счёт бедствий, боли и внушения стаду греховности и покорности перед пастухами, жрецами. Чтобы заставить людей принять их веру, жрецы внушали страждущим идею «равенства душ перед божеством» и науськивали против тогдашнего, античного, общественного порядка, хотя сама идея была более, чем утопична.
Паразитизм — единственная практика церкви — высасывает из прихожан всю кровь, любовь, полноценную жизнь своим псевдо-идеалом немочи и «святости». Потустороннее — ничто иное, как воля отрицать любую реальность, крест — символ принадлежности к самому омерзительному заговору потустороннего против здоровья, красоты, удачливости, смелости, духа, против душевной доброты, против самой жизни.
Христианство — самое беспринципное воплощение единого великого инстинкта мести. Было бы прекрасно заменить старое летоисчисление начала самой извращенной религии на новое!
За основу пересказа взято издание эссе в переводе В. А. Флёровой из собрания сочинений Ницше в 2 томах (М.: Мысль, 1990).