«Старый бобёр» — условное название двух отрывков из 2-й и 3-й глав романа Охота на последнего журавля.
Очень краткое содержание
Старый бобёр отправился в путь ночью, когда на востоке только начиналась светлость. Он вышел из воды недалеко от своей хаты и поплыл к берегу, где начиналась тупкая земля. Он вылез на берег и пошёл по маленькому ручейку, который тек из крыницы.
Ручей привёл его к небольшому озерцу, где жили водоплавающие птицы.
Старый бобёр продолжил свой путь по крынице, которая стала уже ручейком, и вышел на берег возле зарослей лазняка. Он обнаружил много тростника, рогоза и травы. Неподалёку были заброшенные карьеры, где когда-то добывали торф.
На этой канаве бобёр провёл ночь, а на следующий день ещё раз осмотрел окрестности. Затем он вернулся домой и привёл сюда молодых бобров.
Подробный пересказ по главам
Названия глав — условные.
Из главы 2. Начало пути
Старый бобёр отправился в путь тёмной ночью. На востоке едва забрезжил рассвет, но была ещё ночь, короткая, летняя. Над водой стелился туман, редкий, прозрачный, который исчезнет сразу, как только взойдёт солнце. Старый бобёр тихо, без плеска, вышел из-под воды недалеко от своей хатки, долго прислушивался, медленно подгребая к небольшому островку. Вылез на него, сидел, прислушивался и приглядывался.
Неподалёку сонно крикнула водяная курица, зашлёпала в траве, тихо, будто недовольно, откликнулась на её крик за тростником кряква, и снова всё успокоилось.
Старый бобёр ещё раз оглянулся на хатку, сошёл с островка и поплыл, неслышно, только легко расходилась по воде волна.
Он плыл до самого берега, где начиналась топкая земля и куда они, бобры, не любили выходить. В их колонии были вырыты норы, заболочено, и туда никто не мог добраться. Здесь был чистый берег, полоска открытой, ничем не прикрытой воды.
Старый бобёр долго стоял на месте, прислушивался, потом всё же, будто переступил границу, вылез на берег, присел.
Здесь вился маленький ручеёк. Вытекал он из родников в двух километрах отсюда, из-под двух больших, как горы, холмов. На одном из них стояло старое панское здание. Теперь его трудно узнать. Оно давно переделано под школу. Когда-то в логу лежали большие пруды. Теперь они заросли тростником, камышом, но из них вытекала вода, бежала ручьём, который постепенно увеличивался и который перегородили плотиной небольшого заводика, где делали газированную воду. Неочищенное озерцо густо заросло тростником, только перед самой плотиной, на глубине, был плёс. А дальше, где ручеёк делал извивы, в болотистой лощине, поросшей ольшаником, ещё одну плотину давным-давно поставили бобры. Там, где они заболотили себе место, и жила их небольшая колония. С одной стороны от речушки стоял на пригорке бор, под ним хат с пять маленькой деревушки. И этот заводик. Сюда мало кто ходил, мало кто ездил, и они жили здесь спокойно, без хлопот. Хватало на них и лозы, и корешков, и травы. Здесь была их маленькая родина.
Но старый бобёр знал, что сюда они пришли. Пришли с большой, просторной реки, не чета этому ручейку, который через пять километров пропадает в чистом поле.
Сюда мимо леса, по глубокой лощине, где весной, как на реке, шумела талая вода, была дорога к большой реке, где жили испокон веков вольно и необъятно бобры. Старый бобёр помнил и знал это. Теперь он собрался пойти туда. Он искал дорогу к своему просторному исконному поселению.
Идти нужно было сейчас. Старый бобёр чувствовал, что нужно идти не позже чем этим летом. Потому что позже неизвестно, останется ли у него сила, чтобы привести туда молодую свою семью, построиться и оставить их там, на исконном месте. А сделать это может только он один, потому что он помнит о том, что ему рассказывали старые бобры, его родители, и только он один может найти дорогу.
Дорогу эту ему нужно было теперь узнать, узнать то место, о котором ему рассказывали старые бобры, где было так просторно и откуда их выгнали большие машины, которые не оставили на реке ни посадок, ни травы, ни самой глубокой реки. Тогда они покинули свою родину. И всё время они рассказывали о ней. И старый бобёр помнил их рассказы. Старый бобёр хотел вернуться назад, туда, где было так вольно и счастливо. А там, где вольно, казалось, что и сила будет другая, и другое будет здоровье, и там он будет жить вечно.
Старый бобёр шёл медленно, действительно стариковской походкой, потому что ходить бобры не любят и не умеют. Идут только тогда, когда иного выхода нет.
Старый бобёр вышел наконец из поймы, усеянной невысокими кочками, которые вытаптывали стада коров, который год пасшиеся здесь. За поймой начиналась пахотная земля. Поле. Переступая полевую межу, старый бобёр оглянулся — он будто переступал в новый мир, чужой, из которого неизвестно можно ли будет вернуться. За всю жизнь старый бобёр никуда далеко не ходил, тем более не выходил в чистое поле, с одной стороны которого чуждо стоял мрачный утренний лес. Его одинаково пугал и лес своей дремучестью и неприступностью, неизвестностью того, что скрывалось там, в его притенённых кронах. Пугало и поле — своей открытостью, ровностью, на которой нигде нет воды, и потому спрятаться ему, если что, будет негде.
Поле, на которое вышел старый бобёр, было засеяно люпином. Густой, как проволока, колючий зелёными стручками, он как нарочно запутывал путника, колол. И то, что сначала нырнул в люпин, как в воду, теперь не радовало бобра. Теперь он понял, что у него не хватит силы пробиваться сквозь эти заросли. Нужно было выходить из лощины к лесу, на горку. Но он знал, что выходить туда опасно. Нужно идти здесь, логом. И он шёл, пока неожиданно не споткнулся в вымытый дождевой водой овраг. Вода когда-то прошла здесь нахально, сложила по дороге люпин, намыла на него песка и оставила посреди поля, по лощине, извилистую дорогу-промоину, над которой сходилось зелёное поле.
Старый бобёр с облегчением вздохнул — след воды не обманет, приведёт к воде. Давным-давно, наверное, здесь, где эта лощина, текла большая река к ещё большей… Но это так давно было, что помнит о том времени, наверное, одна только земля, больше никто не помнит…
В зелёном люпиннике бобру показалось, что он плывёт в зелёной воде той, давней реки и что она приведёт к вольному исконному месту. Он шёл упорно, твёрдо.
Из-за тёмного леса брызнуло первым лучом раннее летнее солнце…
Из главы 3. Встреча с собакой и поиски нового дома
Старый бобёр, увернувшись от собаки, которая заступила ему дорогу, с облегчением нырнул под густые кроны ольшаника, откуда слышна была вода, знакомый запах сырости. Здесь, в зарослях травы, крапивы и на мокрейших местах ситника, начинали сочиться родники. Бобёр шёл медленно — дорога была завалена валежником, грязная, и по тому тоненькому ручейку, который прокладывали себе родники, нельзя было ещё плыть. Но отходить от воды он не мог — старый бобёр чувствовал, что рядом деревня и что оттуда может прийти та огромная собака, которая заступила ему дорогу.
Вскоре ольшаник поредел, стали попадаться на дороге сухие ольхи, и старый бобёр понял, что здесь часто стоит высокая вода. И совсем неожиданно, ещё в ольшанике, перед ним началась узкая, метра на полтора полоска чистой воды, над которой нависал аир.
Старый бобёр почти бегом кинулся к воде, от радости забыв про осторожность, нырнул, будто не верил, что кончилась его сухая дорога. Почти минуту он плескался, нырял, даже фыркал, так что отплыли дальше от канавы в заросли травы и стрелолиста со своим выводком утки.
Только когда натешился, старый бобёр спохватился и тихо, так, что даже не оставалось на воде следа, поплыл на осмотр озера.
Оно было небольшое. Старый бобёр сначала обплыл, осмотрел озерцо — единственный тайный выход из него был только в родник, по той канаве, из которой он вошёл в озеро. Только оттуда и можно было сплавить немного деревьев.
После осмотра старый бобёр уже знал, что в озере немало живёт ондатры.
Старый бобёр покормился корнями рогоза, травы, переждал, пока долго — аж за обед перевалило — купалась ватага мальчишек и купала приведённого с ними белого щенка, который боялся воды и отчаянно, сколько хватало силы, звенел лаем. Потом приехал на мотоцикле человек и долго ходил по дамбе, хлестал спиннингом по воде.
Этот плеск, шум, лай, которые так сильно шли по воде, были слышны из деревни, беспокоили старого бобра, не давали ему успокоиться. Хотя и покормился, поплавал в воде, немного отдохнул, он чувствовал себя здесь всё же неуютно в этом шумном соседстве.
После обеда старый бобёр перешёл дамбу и двинулся дальше по роднику. Он ещё был шире, пах холодным, родниковым, железной рудой. Потом сузился, потёк новой узковатой канавой, над которой росли ровные и стройные ольхи. Здесь было дальше от деревни, тихо, с одной стороны шло поле, с другой была посеяна трава.
Старый бобёр спешил вслед за водой. Она неожиданно вывела его к лощине, поросшей молодыми кустами лозняка. В этой лощине и кончался родник. За лощиной он ручейком впадал в ровно выкопанную, уже старую, поросшую по берегам лебедой и высоким красноватым дурманом, канаву.
Над самой водой в канаве густо сошлась трава. Старый бобёр пошёл вслед и за этой водой. По дороге он спугнул стайку куропаток, которые кормились в зарослях лебеды, крапивы и дурмана.
По этой канаве старый бобёр дошёл до большей, с заросшими травой берегами. Трава на берегах была аккуратно скошена. Канава была чуть шире, в ней можно было и плыть, поэтому старый бобёр опустился в воду и поплыл навстречу холодному течению.
Вышел он из канавы на берег там, где осмотрел кучные заросли лозняка. Там он нашёл на запруженной паводком канаве много тростника, рогоза и травы. Неподалёку дичали бывшие карьеры, в которых копали торф.
На этой канаве и переночевал старый бобёр. На следующий день он ещё раз обошёл и осмотрел всё вокруг, после этого собрался и той же самой дорогой пошёл назад. Он только боялся, что встретит того самого злобного пса. Но пса он не встретил, вернулся домой и привёл с собой на новое поселение двух молодых бобров.