Рассказчику шлёт толстые письма миссионер новой религии, учит ежедневно обливаться водой, ходить босиком по земле, по снегу и т. д. Он последователь Порфирия Корнеевича Иванова, основателя «новой тотальной религии», объединяющей «бывших» христиан, мусульман и буддистов. Последователи принимают его как «второе боговоплощение», пришедшее на смену Христу. Голод, массовое вымирание, неимоверные страдания народа, о чём у нас молчали полвека, остались в недрах народной памяти и обратились в болезненно-фантастическое «боговоплощение». Это наша новая социальная утопия.
Союз писателей РСФСР в связи с тысячелетием Крещения Руси пригласил к себе выступить Патриарший хор.
В зале, где стены пропитаны заседаниями, собраниями, страстишками, лицемерием, вдруг вознеслись старинные песнопения, полные величественности, духовной красоты, напоминающие о высоком, о вечном.
Музыка всё поставила на своё место и смешала литературную субординацию.
Рассказчик зашёл однажды в храм Пимена, что недалеко от метро «Новослободская». Была страстная седмица, четверг. Много молящихся со свечами в руках.
Вдруг он увидел рядом с церковным хором известного критика. Он не мог оторваться от хора, но столько злобы было в его лице. Тянет его и отвращает, слушает и плюётся. Такое же в его статьях о «духовности», «русской культуре», «русской литературе» — едва скрываемая ненависть.
В Малайзии неисходный, мучающий душу муссон, тоска… На экране телевизора какой-то идиотизм…
Вскоре после возвращения из Малайзии рассказчик поехал в родные мещёрские места на Рязанщине. Он понял, почему ему было неуютно там, в далёкой стране. Там не было памяти, не было всего того, что появилось здесь и стеснило душу. Прав был старинный русский поэт: «Ум любит странствовать, а сердце — жить на месте».
В Веймаре, в маленьком дворце. где жил Гёте, рассказчик почему-то думал не о великом немецком поэте, а его молодом секретаре Эккермане, который жадно внимал каждому его слову и записывал для потомства. А олимпийский бог никогда не интересовался жизнью своего беспредельно преданного поклонника, даже не догадывался, что молодой человек не имеет средств для женитьбы на любимой девушке.
Сын Наполеона I — Наполеон II, умерший в возрасте 21 года, сказал о себе перед смертью: «Рождение и смерть — вот вся моя история». Как это трогательно в сравнении с оглушительной историей его отца. Ничего пронзительного нет в его смерти, в этом последнем акте человеческой жизни. Но почему так трогает «умозаключение» страшно исхудавшего от смертельной болезни Канта: «Лёгкое тело не может тяжело упасть?».
Рассказчик знал в своей жизни только двоих людей, несших высший подвиг (по Хомякову) — «в любви и мольбе». Это его мать, обладавшая безграничным терпением, готовностью «душу свою вынуть» ради детей. И другой человек — Александр Фёдорович Мартынов. До пенсии он был учителем физики, многое перенёсший в жизни, человек глубоко религиозный.
Долгие годы писал он богословский труд, в котором доказывал существование Бога с помощью данных науки. Его вдова сожгла рукопись из-за страха, как бы не попасть в тюрьму…
Жена Андрея Платонова, Мария Александровна, рассказывала, что однажды в её отсутствие к больному Платонову зашёл знакомый писатель и сказал, что Фадеев на собрании громил его за рассказ «Семья Иванова» («Возвращение»). Было это в начале 1947 года, после того как этот рассказ был оценён критикой как клеветнический.
Когда вернувшаяся домой Мария Александровна увидела мужа, она поразилась его виду: задыхающийся от удушья, с кровью на губах, с горящими глазами, он смотрел на неё и наконец выговорил: «Почему ты мне ничего не сказала, что выступал Фадеев и громил меня?».
Потом тот самый писатель, который так неосторожно проговорился, встретился с Фадеевым в его кабинете и рассказал, как подействовало его выступление на Платонова. Фадеев, как сидел, упал вдруг головой на стол и зарыдал.
Женщина, бывшая в числе тех детей, которых во время гражданской войны в Испании вывезли в СССР, жила здесь, пока не вернулась, уже немолодой, на родину. Воспитанные в СССР атеистами, эти дети конфликтовали с верующими родителями. Со временем это взаимное непонимание сгладилось, они обратились к церкви, отдавали своих детей в католические школы, от «интернационального» прошлого мало что осталось.
И вспомнил рассказчик другой случай. Лётчик Григорий Михайлов участвовал в войне в Испании. Отправляли их так: посадили на корабль, и в море, уже далеко от берега, построили на палубе и тогда только объявили, куда их везут. Сказали, что едут они добровольцами, и каждый вправе принять самостоятельное решение. Кто хочет вернуться обратно — пусть выйдет из строя. Вышли двое, и впоследствии никто так ничего не узнал об их дальнейшей судьбе.
Вернулся Михайлов из Испании героем, с редкостным тогда орденом Боевого Красного Знамени. Потом он воевал на Отечественной. Долгие годы жил он с семьёй в городе Горьком в коммунальной квартире, и только в начале 70-х годов получил квартиру в новом доме.
В послевоенное время студентам филологического факультета Московского университета читал лекции о русском языке С. И. Ожёгов. Лекции были аккуратные и скучные.
Алексей Кузьмич Югов, автор исторического романа «Ратоборцы», был и сам ратоборец за русский язык. Обычно спокойный, по-старомодному обходительный, он выходил из себя при имени этого Ожегова, «запретителя», »окоротителя» народных словоупотреблений с его кастрированным толковым словарём, бесконечными пометами «уст» (устаревшее слово). Югов высоко ценил «Толковый словарь живого великорусского языка» В. И. Даля.