Северным летом рассказчик приехал в городок Вознесенье на Онежском озере. Белобрысые босые мальчишки сидели на дощатой пристани и удили корюшку. Вместе с ними удил рыбу вихрастый веснушчатый милиционер.
Рассказчик пошёл в город искать ночлег. За ним увязался толстый, косноязычный человек, стриженный бобриком. У калитки бревенчатого дома сидела на скамейке тихая светлоглазая девочка и баюкала тряпичную куклу. Рассказчик спросил её, можно ли переночевать в их доме. Она молча кивнула и привела его в чистую горницу. Человек, стриженный бобриком, вошёл следом.
В горнице вязала за столом бабушка девочки. К стене прислонился худой старик с закрытыми глазами. Старуха приветливо разрешила переночевать на полу из-за тесноты. Человек, стриженный бобриком, привязался к старику — кто такой, есть ли документы. Старик спокойно ответил, но документы не показал. Стриженный бобриком ушёл, но вскоре вернулся с милиционером, тем, что удил рыбу на пристани. Милиционер стал расспрашивать старика.
Старик рассказал, что все они, Федосьевы, с давних времён были ямщики и певуны. Дед старика, Прохор, был великий певец. На ярмарке, в Святогорском монастыре он долго пел Пушкину. Однажды зимней ночью деда разбудили и велели срочно запрягать по казённой надобности. Дед вышел и увидел на санях чёрный гроб, увязанный верёвками. Жандарм сказал, что везут Пушкина, убитого в Петербурге.
Накипело у деда на сердце, от слёз заболели глаза, и во весь голос он запел: «Эх по белым полям, по широким/ Наши слёзы снежком замело!». Жандарм бил его ножнами по спине, а дед не чувствовал, пел. Вернувшись домой, он лёг и долго молчал: голос на морозе застудил. С той поры до самой смерти дед говорил сипло, одним шёпотом.
Старик показал милиционеру бумажку: «Дано это удостоверение Александру Федосьеву в том, что он является собирателем народных песен и сказок и получает за это пенсию от правительства Карельской Республики. Всем местным властям предлагается оказывать ему всяческую помощь».
Стриженного бобриком милиционер направил ночевать в Дом колхозника. Светлоглазая девочка вышла на улицу и снова сидела у калитки, баюкала тряпичную куклу. К ней подошёл вихрастый милиционер, сунул ей в руку свёрток с колотым сахаром и баранками — гостинец дедушке — и быстро ушёл на дежурство.
Вокруг стояло северное лето — неяркое, застенчивое, как светлоглазые здешние дети.