Амок (Цвейг)

Цвейг, Стефан

Амок

1922

Краткое содержание книги

Для этого пересказа надо написать микропересказ в 190—200 знаков.

В марте 1912 года, в Неаполе, при разгрузке в порту большого океанского парохода, происходит странный несчастный случай. Истинное объяснение этому случаю содержится в истории, рассказанной одним пассажиром парохода другому. Повествование ведётся от первого лица.

Я учился в Германии, стал хорошим врачом, работал в Лейпцигской клинике, ввёл в практику новое впрыскивание, о котором много писали в медицинских журналах того времени. В больнице я полюбил одну женщину, властную и дерзкую. Она обращалась со мной холодно и высокомерно. Из-за неё я растратил больничные деньги…разыгрался скандал. Мой дядя внёс деньги, компенсировал недостачу, но моя карьера кончилась. В это время голландское правительство вербовало врачей для колоний и предлагало подъёмные. Я подписал контракт на десять лет, получил много денег. Половину я послал дяде, а вторую половину выманила у меня в портовом квартале одна особа, удивительно похожая на ту женщину из больницы. Без денег, без часов, без сожалений я покидал Европу. Я мечтал о лесах, одиночестве, тишине. Меня назначили не в город, где были люди, клубы, книги, газеты, гольф, а на глухой пост в восьми часах езды от ближайшего города. Кругом был лес, плантации, заросли и болота.

В начале я занимался научными наблюдениями, собирал яды и оружие туземцев. Я один без помощников сделал операцию вице-президенту, сломавшему ногу в автомобильной аварии. Прошло семь лет с тех пор, как я приехал в эту проклятую страну. Она выедает душу, высасывает мозг из костей. Лихорадка подтачивала силы, хинин не помогал. Наступала лень, вялость. Европеец теряет свой моральный облик, пьянствует, курит опиум, погибает в этих жарких, влажных лесах. Появилась особого рода тропическая болезнь, лихорадочная бессильная тоска по родине. Однажды в мой дом пришла молодая красивая незнакомка. За сделку - тайное прерывание беременности и мой немедленный отъезд в Европу, она предложила крупный гонорар с выплатой по чеку в Амстердаме, компенсацию потери пенсии. Меня ошеломила её чисто коммерческая расчётливость. Совершенно уверенная в своей власти, она не просила, она меня оценила и хотела купить. Не зная меня, она распорядилась мной…Я чувствовал, что она ненавидит меня потому, что нуждалась во мне, а я стал ненавидеть её за то, что она не хотела просить, когда речь шла о жизни и смерти. У меня помутилось в голове, я обезумел от желания унизить её…Я сказал, что за деньги не буду этого делать, что она должна обратится ко мне не как к торгашу, а как к человеку, не только как к врачу, но и как к мужчине, тогда я помогу ей. Она с изумлением посмотрела на меня и с неописуемым презрением расхохоталась мне прямо в лицо, и бросилась к двери. Меня словно молнией опалило, моя сила была сломлена. Я невольно бросился к ней, хотел объяснить ей, умолять о прощении… всем существом рвался к ней, бежал за ней как сумасшедший… Но она уехала.

Но в тропиках все знают друг друга. Я узнал, что она живёт в главном районе города, что она жена крупного коммерсанта, очень богата, из хорошей английской семьи. Узнал, что её муж пробыл пять месяцев в Америке и в ближайшие дни должен приехать, чтобы увезти её в Европу. Меня мучила мысль: она беременна не больше двух или трёх месяцев…Мной словно овладела лихорадка…я уже не понимал самого себя…я как одержимый бежал вперёд. видел перед собой только одну цель…был в состоянии амока… «Амок – это бешенство, напоминающее собачье…припадок бессмысленной, кровожадной мономании, которую нельзя сравнить ни с каким другим видом алкогольного опьянения… Мне так и не удалось выяснить причину этой ужасной загадочной болезни… Одержимый амоком бросается из дома на улицу и бежит, бежит… Не слыша, не видя …пока его не пристрелят, как бешеную собаку, или он сам не рухнет на землю»

Точно так же, с тем же ужасным, неподвижным взором, с тем же исступлением я ринулся вслед за этой женщиной…Я поставил на карту всё свое будущее и мчался, сам не зная зачем… В состоянии крайнего возбуждения, граничившего с безумием, я был человеком, гонимым амоком…Оставалось только три коротких дня, чтобы спасти её. Я знал, что должен оказать ей немедленную помощь, и не мог говорить с нею. Эта потребность просить прощения за моё необузданное поведение мучила меня. Моё неистовое и нелепое преследование испугало её. Я был совершенно уничтожен, я хотел только помочь ей. Но она этого не понимала.

Я поехал к вице-резиденту и попросил немедленно перевести меня в город. Он сказал, что надо потерпеть, пока найдут мне замену, и пригласил вечером на приём у губернатора. Я пришёл на приём, увидел её…Она танцевала, улыбалась, а я знал, что это ложь лицемерие, уменье притворяться. Она боялась какой-нибудь моей неловкой выходки…она ненавидела меня за мою нелепую горячность…ненавидела больше смерти…Я пошёл в какие-то кабаки, напился, как человек, который хочет всё забыть. Но мне не удалось одурманить себя…Я знал, что эта надменная, гордая женщина не переживёт своего унижения перед мужем и перед обществом…Я написал ей письмо…я скулил, как побитый пёс, просил у неё прощения, называл себя сумасшедшим, преступником…умолял её довериться мне…Я обещал исчезнуть в тот же час из города, из колонии, умереть, если бы она пожелала…Я написал, что буду ждать до семи часов, и если не получу ответа, то застрелюсь. Это был ужасный день…я ждал, ждал…но так, как гонимый амоком делает всё – бессмысленно, тупо, с безумным, прямолинейным упорством. В четвёртом часу я получил записку: «Поздно! Но ждите дома. Может быть. я вас ещё позову». Позже ко мне пришёл её бой, его лицо, взгляд говорили о несчастье. На маленькой коляске мы помчались через европейскую часть горда в китайский квартал. Коляска остановилась перед грязным домишком, вросшем в землю. Я ворвался внутрь…

Там, в тёмной комнате стоял запах водки и свернувшейся крови…там на грязной циновке…лежала она, корчась от боли…У неё был сильный жар…я сразу понял всё….Она бежала сюда от меня…дала искалечить себя…только потому, что боялась огласки…Только потому, что я …не пощадил её гордости, не помог ей сразу…потому, что смерти она боялась меньше, чем меня…

Она была изувечена неумелой, преступной рукой. и истекала кровью, а у меня не было ничего, чтобы остановить кровь, не было даже чистой воды…Я сказал, что нужно сейчас же в больницу….Но она из последних сил судорожно приподнялась и сказала: »Нет…нет…лучше смерть…чтобы никто не узнал…никто не узнал…Домой…домой!...».

Я понял…только за свою тайну, за свою честь боролась она…не за жизнь…Я повиновался. Бой принёс носилки мы уложили её. обессиленную…в лихорадке… и понесли сквозь ночную тьму домой. Я знал только ужасную истину, что помочь ей нельзя…К утру она ещё раз очнулась…Невнятно, с усилием она сказала «Поклянитесь мне…никто не узнает…поклянитесь!».Я поднял руку как для присяги. К утру настал конец….

Мне было очень трудно объяснять людям, как женщина из высшего общества колонии, совершенно здоровая, танцевавшая накануне на балу у губернатора, лежит мёртвая в своей постели…Очень помог мне бой, надёжный слуга. Он вытер с пола следы крови, привёл всё в порядок. Решительность, с которой он действовал, вернула самообладание и мне. Я ждал прихода городского врача, освидетельствования тела, без чего нельзя было заключить в гроб её и вместе с ней её тайну.

С большим трудом мне удалось уговорить городского врача дать ложное заключение о причине смерти - «паралич сердца».Я обещал ему уехать на этой неделе. Проводив его, я рухнул на пол у самой её постели…как падает в изнеможении гонимый амоком в конце своего безумного бега. Меня тронул за плечо бой, он сказал, что ОН хочет войти и видеть её. Я открыл дверь, передо мной стоял офицер, совсем юный, светловолосый, очень бледный и смущённый . Она подарила себя полуребёнку, чистому, нежному созданию..Перед постелью он упал на колени. Я поднял его и усадил в кресло. Он больше не стыдился и заплакал навзрыд. Он спросил: «Она наложила на себя руки? Кто-нибудь виноват в её смерти?». Я ответил, что никто не виноват. Судьба! Даже ему я не выдал тайны. Он не узнал, что она носила под сердцем ребёнка от него, что она хотела, чтобы я убил этого ребенка…Мы говорили только о ней в эти дни, пока я скрывался у него, потому, что меня разыскивали. Её муж приехал, когда гроб был уже закрыт…он не хотел верить официальной версии.. Я прятался, четыре дня не выходил из дому…Её возлюбленный купил для меня под чужим именем место на пароходе, чтобы я мог бежать. Ночью я прокрался на палубу, чтобы никто меня не узнал.

Тогда, в полночь поднимали краном её гроб…И я должен был стоять тут же с безучастным видом, потому, что он, её муж, тоже был тут…он вёз тело а Англию… Может быть, он хотел произвести там вскрытие… «Но я ещё здесь…я сумею защитить её тайну…Ничего, ничего ему не узнать…»

В итальянских газетах писали о том, что случилось в Неаполе. В ту ночь, в поздний час, чтобы не беспокоить печальным зрелищем пассажиров, с борта парохода спускали в лодку гроб с останками знатной дамы из голландских колоний. Матросы сходили по верёвочной лестнице, а муж покойной помогал им. В этот миг что-то тяжёлое рухнуло с верхней палубы и увлекло за собой в воду и гроб, и мужа, и матросов. По одной версии, это был какой-то сумасшедший, бросившийся сверху на веревочную лестницу. Матросов и мужа покойной спасли, но свинцовый гроб тотчас же пошёл ко дну, и его не удалось найти. Одновременно появилась короткая заметка о том, что в порту прибило к берегу труп неизвестного сорокалетнего мужчины. Заметка не привлекла внимания,..