Повествование состоит из девяти писем рассказчика другу.
6 июня 1850 г.[ред.]
Через девять лет я прибыл в своё имение и собираюсь прожить здесь до сентября. Привез с собой несколько книг, а в деревенском домике обнаружил порядочную библиотеку, в том числе «Фауста» Гёте.
12 июня 1850 г.[ред.]
На прогулке я встретил нашего университетского товарища Приимкова. Он живёт по соседству, с женой, моей старой знакомой, Верой Николаевной, урожденной Ельцовой.
После выпуска из университета в 183… году мне было двадцать три года. Тогда я провёл лето в имении своего двоюродного дяди. На балу в честь его именин, накануне отъезда в Берлин, я впервые увидел Веру Николаевну Ельцову. Ей тогда было шестнадцать лет. Она жила со своей матерью верстах в пяти от моего дяди.
Отец её, полковник Николай Ладанов, погиб молодым, нечаянно застреленный на охоте товарищем. Мать её говорила на нескольких языках, много знала. Она была старше своего мужа на семь или восемь лет, а вышла замуж за него по любви - он тайно увёз её из родительского дома. Она тяжело перенесла его потерю, всегда носила только чёрные платья. Она умерла вскоре после свадьбы дочери.
Ладанов лет пятнадцать прожил в Италии. Мать Веры Николаевны родилась от простой итальянской крестьянки, которую на другой день после родов убил муж. У него Ладанов и похитил свою будущую жену.
Ладанов вернулся в Россию, никуда не выходил, занимался химией, анатомией, кабалистикой. Он верил, что можно вступать в сношения с духами, вызывать умерших. Он очень любил свою дочь, учил её, но не простил ей побега с Ельцовым, не пустил к себе ни дочь, ни зятя, умер один.
Оставшись вдовой, Ельцова воспитывала дочь, почти никого не принимала.
Вера Николаевна была не похожа на обычных русских барышень. Поражало удивительное спокойствие всех её движений и речей. Она, казалось, ни о чём не хлопотала, не тревожилась. Была она хорошо сложена, невысокого роста, имела правильные и нежные черты лица.
На балу у дяди меня представили её матери, и вскоре я впервые поехал к ним.
Ельцова была женщина очень странная, с сильным характером. Всё у неё делалось по системе, в том числе воспитание дочери, которая любила её и беспрекословно слушалась. У Ельцовой были навязчивые мысли. Например, она как огня боялась всего, что действует на воображение, поэтому Вера Николаевна до семнадцатилетнего возраста не прочла ни одной повести, ни одного стихотворения. Она очень хорошо знала географию, историю и даже естественные науки.
Я часто посещал девушку, а Вера Николаевна мне очень нравилась. Я даже подумал о женитьбе на ней. Но её мать сказала, что не такой муж нужен для Веры. Через неделю я уехал и с тех пор не видел ни Ельцову, ни Веру Николаевну.
16 июня 1850 г.[ред.]
После приглашения Приимкова я поехал к ним. Вера Николаевна почти не изменилась, а ей теперь было двадцать восемь лет, и у неё было трое детей, но двое умерло, осталась одна очень милая девочка Наташа, похожая на свою бабку.
К моему изумлению Вера Николаевна до сих пор не прочла ни одного романа, ни одного стихотворения. Она хорошо знала немецкий язык, и я решил прочитать ей вслух «Фауста». У них в саду был небольшой китайский домик. Я попросил занести в него стол, несколько стульев и кресел, намереваясь читать Гёте там.
20 июня 1850 г.[ред.]
Чтение состоялось накануне вечером. Кроме Веры Николаевны. присутствовали Приимков и немец Шиммель, учитель немецкого языка у соседей Приимкова. Я начал читать не поднимая головы, было неловко, сердце билось, а голос дрожал.
Немец время от времени восклицал: «Удивительно! Возвышенно! Глубоко!». Приимков скучал – по-немецки он понимал довольно плохо. Вера Николаевна не отрываясь смотрела на меня, лицо её было бледно.
Понемногу я разгорячился и читал с увлечением. Когда я окончил чтение, Приимков поблагодарил меня, немец сказал: «Боже! Как это прекрасно!». Вера Николаевна вышла, ничего не сказав. Я догнал её, она попросила оставить ей эту книгу. Я сказал, что подарю книгу ей.
Вера Николаевна пришла на ужин с красными глазами. Приимков сказал, что она плакала.
26 июня 1850 г.[ред.]
В течение последнего месяца мы с Верой Николаевной много читали и толковали. Она ничем не восторгается, всё шумное ей чуждо. Когда ей что-то нравится, лицо её принимает благородное и доброе выражение. Часами мы рассуждали о «Фаусте». Мефистофель её пугает не как чёрт, а как что-то такое, что может быть в каждом человеке.
10 августа 1860 г.[ред.]
На днях мы катались на лодке по озеру. Нас было трое: она, Шлиммель и я. Приимков не поехал с нами, у него болела голова. Мы с немцем гребли, потом подняли парус и помчались. Вера Николаевна села у руля и стала править. Вдруг ветер усилился, вода перелилась через борт. Немец показал себя молодцом, правильно поставил парус. Мы пристали к берегу.
12 августа 1860 г.[ред.]
Вчера у нас был странный разговор о привидениях. Вера Николаевна в них верит и говорит, что имеет на это право. Она показала мне довольно большой медальон с превосходно написанными миниатюрными портретами отца Ельцовой и его красавицы жены – итальянской крестьянки.
Перед свадьбой дочери Ельцова рассказала ей всю свою жизнь – о смерти своей матери, о деде, об этом таинственном Ладанове. Может быть, поэтому она верит в привидения…
22 августа 1860 г.[ред.]
Я её люблю! Так я никогда не любил. Я знаю, что мне под сорок, что она жена другого и любит своего мужа…
8 сентября 1860 г. – 10 марта 1863 г.[ред.]
То. что было между нами, промелькнуло как молния, и как молния принесла смерть и гибель.
Однажды я застал Веру Николаевну одну, Приимков уехал на охоту. Я стал читать сцену Фауста с Гретхен. Она пристально посмотрела на меня, вдруг сказала: »Я вас люблю» и быстро ушла, заперев за собой дверь. Я вышел в сад, вернулся с охоты Приимков. Мы пошли в гостиную. Когда Приимков ненадолго вышел, я сказал, что как честный человек уезжаю.
Вечером мы встретились в китайском домике, где я читал « Фауста», внезапно очутились в объятиях друг друга и страстно поцеловались. Вера вырвалась из моих рук и сказала, что видела свою мать. Она схватила себя за голову: «Это сумасшествие… этим играть нельзя – это смерть...». Она быстро ушла.
На другой день Приимков сказал, что жена больна, ночью бредила Фаустом. Врач был бессилен. Вера умерла.